Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Агита у Сидни прошла, а я усвоил преподанный мне урок. Стал меньше говорить и больше слушать. Я продолжал любить ее, отчаянно и безгранично, но старался держать свои чувства при себе.

Еще я старался уделять больше внимания занятиям, но из-за Сидни это оказалось практически невозможно. Я не мог сосредоточиться. На лекциях и семинарах, пока профессор рассуждал о Беркли и Хьюме, я таращился в пространство, представляя себе ее лицо. Услышав аплодисменты, я понимал, что лекция закончилась и пора возвращаться к себе в комнату, садиться на подоконник и думать о Сидни.

Она представляла для меня любопытный парадокс. Если мне удастся завоевать ее любовь, я смогу превратиться в того мужчину, которым надеялся стать, поступая в Йель. Но завоевать ее мне удастся, только если я закончу университет, а для этого пора перестать думать о ней и навалиться на учебу, что совершенно невозможно. Сидя в библиотеке и пытаясь сосредоточиться на Ницше, «За гранью добра и зла», я поднял глаза и увидел Джедда-Второго. Мы не пересекались с ним с тех пор, как он стал свидетелем моего позора с Бейардом. Он угостил меня сигаретой.

– Это вас с Сидни я видел вчера на Йорк-Стрит? – спросил он.

– Да.

– То есть вы…

– Да.

Он запрокинул голову и распахнул рот, словно собирался закричать, но не издал ни звука.

– Ну и счастливый же ты сукин сын!

Он поднес к моей сигарете серебряную зажигалку, выглядевшую так, будто его прадед пронес ее через Первую мировую. Мы закурили.

– Серьезно, – сказал он. – Ты счастливчик. – Пауза. – Счастливчик-счастливчик-счастливчик.

Мы поглядели на заставленные книгами стеллажи. Он выпустил кольцо дыма, которое зависло у меня над головой, словно петля.

– Счастливчик, – повторил он.

В конце второго года учебы удача повернулась ко мне лицом. Я сдал все экзамены, хоть и с трудом, и мы с Сидни до сих пор были вместе. Даже больше чем вместе. Она сказала, что порвала со всеми остальными парнями и встречается только со мной.

Я поехал на лето в Аризону, а Сидни – в Лос-Анджелес, на учебную программу для будущих режиссеров. Я писал ей длинные любовные письма. Ее ответы не были ни длинными, ни любовными. Просто краткие отчеты о ее похождениях. Она посещала коктейльные вечеринки с участием кинозвезд, тренировалась с национальной мужской сборной по плаванию, каталась по Голливуду на кабриолете «Мерседес». Как-то раз на выходные приехала ко мне и сразу же покорила мою маму. Стоило Сидни встать из-за стола, как мама опустила глаза в свою тарелку.

– Это, – сказала она, улыбаясь так, словно знала какой-то секрет, – самая красивая девушка, какую я видела в жизни.

– Я знаю, – мрачно отозвался я. – Знаю.

Когда мы с Сидни вернулись осенью в Йель, я привел ее в свой второй дом. Я специально подгадал наш визит на субботу, в середине ноября, когда в «Публиканах» царила максимально праздничная атмосфера. Стоя на пороге, я по-быстрому обрисовал Сидни диспозицию, указав на дядю Чарли, Джоуи Ди, Спортсмена, Кольта, Томми, Быстрого Эдди и Вонючку.

– А чем Вонючка занимается? – спросила она.

– Готовит.

– То есть у повара кличка Вонючка? Все ясно.

В баре было полно знакомых лиц – и членов семьи. Одна из моих двоюродных сестер вышла замуж и переехала, но Макгроу и четыре остальные сестры, включая Шерил, жили поблизости, вместе с тетей Рут, которая сидела за стойкой, потягивая коньяк. Я представил ей Сидни.

– Средний или высший? – спросила тетя Рут, предоставив Сидни угадать, о чем идет речь.

– Прошу прощения? – отозвалась Сидни.

– Средний или высший класс? – спросила тетя Рут.

Я закрыл лицо ладонями.

– Высший, – ответила Сидни. – Наверное.

– Хорошо. Нам нужны люди из высшего класса в семье.

Шерил в тот вечер тоже пришла в бар и набросилась на Сидни, оттащив ее от тети Рут, словно клоун на родео, спасающий ковбоя от нападения быка. Я протиснулся к бару, чтобы взять нам еще напитков. Дядя Чарли работал, но он успел заметить Сидни.

– Вот это да, – сказал он.

– Ага, – ответил я, – и она вдобавок умная, а не только красивая.

Он схватил бутылку скотча за горлышко, словно курицу, которую собирается удавить.

– Тогда знаешь что? – сказал он. – Ты, дружище, в полном дерьме.

Пока мы с Сидни ехали обратно в Йель, она, не отрываясь, смотрела на дорогу. Я спросил, о чем она думает. Сидни сказала, что начинает понимать, почему бар – особенное место для меня. Она повернула голову и улыбнулась своей ослепительной улыбкой, благодаря которой полицейские не выписывали ей штрафов, ограничиваясь предупреждением. Правда, на этот раз за ней крылось нечто другое. Сидни понимала, почему бар был для меня так важен в детстве, но не видела смысла цепляться за него теперь, когда я вырос. А может, она представляла себе, какие лица будут у ее родителей, если познакомить их с дядей Чарли и Джоуи Ди.

Сидни отказалась от квартиры и последний учебный год жила в комнате в общежитии. Мы уселись на ее кровать и еще немного поболтали про нынешний вечер.

– Почему у этого Дольта голос, как у медведя Йоги? – спросила она.

– У Кольта? Не знаю. Просто он так говорит.

– А почему его зовут Кольт?