Нежный человек

Потом мы все ушли в армию, в стране грохнула Перестройка, и комсомол весь куда-то пропал, будто его и не было, вместе со своими дворцами, значками, билетами.

Чуть ли не каждый день получал письма от кореша по имени Шляпа. С этими пацанами я познакомился в очереди на такси у Балтийского вокзала. Помню, еще днем позвонила одна знакомая, имени сейчас уже не помню:

– Поехали вечером на Болты, сегодня «Секрет» приезжает, они пластинку записали в Эстонии!

…Около часа топтались в очереди – Леонидов, Мурашов, Заблудовский и нас несколько встречающих, за Фоменко приехала жена, забрала прямо с перрона. Макс рассказывал, как им дали двух звукорежиссеров, которые по-русски ни слова, что не пустили на пластинку песню про Алису и «Джаз». Подошли две девчонки, взяли у Макса автограф и убежали, очередь перед нами растаяла, я разменял этому невысокому, пьяному человеку пять рублей, они уехали.

Мы пошли к метро, толстый мальчик, которого все звали по фамилии – Кулькис, предложил поехать к кому-то в гости на «Маяковскую». Когда поднимались наверх, со встречного эскалатора нас окликнул парень с челкой желтых, крашеных волос до самого подбородка.

– Крысе на Климате пизды дали, он к Сайгону побежал!

– Шляпа, подымайся, мы тебя ждем!

– Вэл!

Он загрохотал вниз по ступенькам…

Это были времена, когда на Невском все знали друг друга в лицо, я тусовался с этими пацанами до самой отвальной, обычная «центровая» компания с улицы Марата, а-ля – я видел тех, кто видел Цоя.

Дружбан Шляпа не забывал меня, в каждом письме он повторял: играй каждый день, пиши тексты, у тебя есть два года, не потеряй их, дружище. У нас будет команда! Поступим в «джазуху», потому, что джаз это основа! Молодец, думаю ему там легко советовать, гитару я в руки взял только через полгода службы. Шляпа сам в армию не пошел, какие-то проблемы со здоровьем.

Были и списки необходимого, когда я приду на дембель – гитара акустическая, звукосниматели, драммашина, хорошие микрофоны две штуки, Кулькис поможет, он передает тебе привет. Я отвечал: продам шапку ондатровую – двести рублей, бабушка отложила мне на одежду – триста, уже пятьсот. Чем они там занимаются, я не спрашивал, боялся околеть от зависти.

…И вот – дембель, последние числа ноября восемьдесят восьмого. Как изменился мир за два года! На Московском вокзале ларьки – киоски ни хрена не «Союзпечать», завешаны «вареными» тряпками, футболки с портретами Берии и Троцкого. Неподалеку, гопники не по-местному загорелые зимой, в кожаных куртках и жиганских кепках. Один сидя на корточках, елозил перевернутыми стаканами по коврику.

– Кручу, верчу, обмануть хочу!..

Рядом диковинная машина "девятка" без номеров, вся черная, даже стекла.

«Билетная касса» у входа в метро. Бум-с. Стою, как вкопанный, глаз не свожу с афиши – четыре взъерошенных портрета, смотрят решительно, черные рубашки, поднятые воротники. Внизу скромное русское слово, четыре буквы – КИНО. Дворец спорта «Юбилейный». Двенадцать дембельских рублей должно хватить, протягиваю в окошко кассиру.

– Один билет на кино…

– Да нет билетов.

– Ну, конечно. Еще бы.

Позвонил матери, сказал, что через час буду дома.

– У нас новую станцию метро открыли, прямо около дома, езжай до конечной, если заблудишься, позвони, я встречу.

– Да, ладно, уж как-нибудь…

Проспект Просвещения, новая станция вокруг ларьки, ларьки, ларьки, тряпки, цветы, жевачка, я и в правду чуть не заблудился. Вдруг, музыка – будка, очень напоминающая деревенский сортир, фасад стеклянный, изолентой к стеклу списки, пожелтевшие от солнца листки бумаги. Тут было все! В алфавитном порядке, от АББЫ и так далее, «Битлз», «Ах-а», «Секс Пистолс», «Елоу», «Фэнси», «Диджитл Эмоушнс», весь рок-клуб, все альбомы «Аквариума», последний писк – толстыми буквами, фломастером – ЛАСКОВЫЙ МАЙ. Здесь же продавались чистые кассеты. Внутри этой чудо – будки сидела бабуля, читала «Аргументы и факты».

– Простите, а можно «Пет Шоп Бойз»?

Бабуля сняла очки, отложила газету.

– Конечно, мой хороший, кассета есть?

– Нету…

– Тогда червонец за кассету и три рубля запись.

– Вот зараза, у меня только двенадцать…

Бабуля оглядела мои дембельские погоны, шапку с кокардой, чемоданчик дипломат, махнула рукой.

– Давай, рубль завтра занесешь. Как ты сказал? Пэд, Шоб, дальше? Бойзз, восемьдесят восьмой и восемьдесят седьмой год. Правильно?

– Верно…

– Приходите завтра с этой бумажкой, будет готово.

– И все?

– Все. А что еще?

Так просто. Нет, мир определенно если изменился, то в лучшую сторону. Следующим утром я позвонил Шляпе, он тоже был пьян и весел.

– Вернулся?!

– Ну, да…

– Сегодня, – говорит, – отменили закон о тунеядстве, официально. Теперь можно не работать, прикинь!

Договорились встретиться вечером на Сенной, «все обсудить».