Нежный плен

Подруги, переглянувшись, захихикали.

- Как хорошо у тебя получается разыгрывать невинность, - улыбнулась Миранда, - но мы-то  знаем, что все это время ты была с Леонардо. Нам известно, каким образом ты досталась ему. Ну, как? Он очень груб?

- Мне кажется, он прямо набрасывается на женщину, - томно заметила Алисия, и ее глаза мечтательно блеснули.

Наконец, до Годивы стал доходить смысл беседы. Щеки девушки покрылись стыдливым румянцем.

- Вы ошибаетесь, - дрожащим от обиды и унижения голосом, ответила она.

Подруги дружно рассмеялись.

- Дорогая моя, - снисходительным тоном начала Алисия, - никто в этом замке не поверит в твою невинность. Все эти дни и ночи ты была с Леонардо. Он – мужчина, а ты – женщина. Даже дураку понятно, что происходит, когда мужчина и женщина остаются наедине.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Наконец-то она осталась одна! С небывалым облегчением восприняла Годива уход Миранды и Алисии. Подруги ушли, оставив в душе девушки тошнотворное смятение и горечь. Слезы обжигали глаза прекрасной саксонки, и она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться в присутствии Миранды и Алисии. Но как только за ними закрылась дверь, и послышались удаляющиеся шаги, Годива заплакала. Слова нормандок больно задели девушку. То, как женщины говорили с ней – казалось, с виду, по-дружески, приветливо, но ощущения Годивы были такие, словно ее обволакивали ядовитым сиропом.

Нет, белокурая красавица не забилась в истерике, не стала заламывать руки и причитать. Просто, по её бледным щекам побежали горячие дорожки слез. Будто соленые ручейки, они омыли нежное лицо Годивы. Девушка медленно стерла их ладонями, вздохнула – устало - спокойно. Кажется, теперь стало чуть легче. По крайней мере, не горело теперь в груди, не стучало в висках, не было так тошно. Годива перевела взор с распахнутого окна на вишневый наряд, разложенный на большой, королевских размеров, кровати. На фоне светлого покрывала это платье было вызывающим пятном.

В дверь негромко постучали.

Леонардо откинулся на деревянную стенку лохани. Устало прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями. Давненько его тело не было в чистой, почти горячей воде, от которой приятно пощипывала кожа, и разливалось пьянящее тепло по ней. Последние месяцы местом для мытья мужчины были озера, речки и ручьи с чертовски ледяной водой. Такой, что иногда сводило мышцы после купания. А здесь, в замке, в распоряжении Леонардо имелся настоящий комфорт. Но у комфорта, помимо удовольствия, имелась и другая сторона – он мог разнеживать мужчин. Поэтому, даже теперь, после долгой, изнуряющей дороги, нормандский лев не стал задерживаться сверх меры. Пусть нежатся женщины! При этой мысли в голове Леонардо мелькнуло юное лицо Годивы. Эта картинка появилась сама по себе, и от того вызвала у мужчины прилив раздражения. Он злился не на Годиву, а на то, что не мог контролировать все свои мысли. Не нужно, чтобы девушка занимала так много места в его голове. Совсем скоро, они расстанутся, и будет лучше, чтобы он не вспоминал о ней. Леонардо, резкими движениями промокнув напряженное тело мягкой тканью, стал одеваться. Впереди его ждал ужин, где ему придется быть не только званым гостем, но и опекуном для прекрасной саксонки. Губы мужчины дрогнули в циничной улыбке. Нормандский лев, опекающий саксонку. Звучало так, что резало слух.  Леонардо понимал, что, вероятно, этим вечером ему придется доказать и показать, что это действительно так. Что он действительно всего лишь опекун для Годивы.

Годива, с наслаждением вдыхая аромат мыла светло-зеленого цвета, плескалась в воде. Расслабленная, окутанная запахом вербены, из которого было сделано мыло, девушка старалась не думать, что совсем скоро ей предстоит спуститься на ужин, где соберется немало гостей. Пусть эти минутки будут наполнены спокойствием, пусть они будут принадлежать ей, а не переживаниям, разъедающим душу. Остальное – после.

Но стоило только белокурой красавице приняться одеваться, как волнение, поднявшись горячей волной, окутало девушку с головы до ног. Пальцы ее дрожали, когда Годива затягивала шнуровку на платье. Рука еле держала гребень, пока девушка пыталась справиться со своими, кажущимися теперь непослушными, волосами. А сердце! Оно билось столь сильно, будто желая выпрыгнуть на свободу. Годива рассерженно отложила в сторону гребень и опустилась на край кровати. Если она сейчас так волнуется здесь, в одиночестве, то, что ждет её там, на ужине?

- Господи, помоги мне, - зашептали губы девушки, - помоги мне не опозориться. Помоги мне выдержать этот вечер достойно.

Странно, но после столь простых слов, волнение, прежде державшее Годиву, медленно, но стало отступать. Девушка облегченно вздохнула. В дверь постучали. Пора. Бросив взгляд на своё отражение, Годива ободряюще улыбнулась себе.