Незначительное (ЛП)

  Рэймонд начал нервничать, стараясь не замечать молодых людей возле бара, время от времени переводя на него взгляды, желая, чтобы он посмотрел им в ответ, поднял бровь, ответил. О, он знал, что они тут же ничего не затеют; подождите, пока он встанет, чтобы пойти и следовать за ним на улицу. Несколько выкрикивающих замечаний, когда он повернулся к Дому Совета, толкнули его, когда они веером окружили его, проталкиваясь мимо. Неделю назад он видел, как другого парня затолкали в витрину магазина одежды, прямо там, на той улице. К тому времени, когда они закончили с ним, оба глаза быстро закрывались, его лицо было похоже на то, что Раймонд может положить себе на плечо во время работы, кровь испачкала его комбинезон.

  Не то чтобы они так легко расправились с Рэймондом; не как раньше. Не сейчас у него было чем нанести ответный удар.

  Он подошел к дальнему концу бара; еще одна половина, затем время, чтобы сделать ход. Девушка, смеясь, вернула ему руку, когда он проходил, и рассмеялась еще немного, танец светлых волос после химической завивки, когда она повернула к нему лицо, глаза, быстрые и жадные, резюмировали его, отмахивались от него. Раймонд ждал, когда его обслужат, полунаблюдая за девушкой, синее платье с бретельками, тоньше его собственного мизинца, туго облегало бледную кожу ее спины. Смотрел, как на мгновение ее глаза закрылись, подпевая музыке какое-то соул-дерьмо из прошлогодних хит-парадов. Всегда одна и та же дрянная лирика, всегда трогай меня, детка , всегда всю ночь напролет. Рэймонд отошел от стойки со своим стаканом. Девушка теперь сидела на табурете, его ровесница, моложе, Раймонд вспомнил, как смотрел певца, его видео по телевизору, одного из тех раздутых енотов в гофрированных рубашках и галстуках-бабочках, парадных костюмах. Он думал, что это один и тот же, в чем разница? Женщины выворачиваются из белых трусиков и бросают их на сцену, чтобы он мог вытереть пот с лица. Рэймонд теперь смотрел на девушку, чувствуя тошноту.

  "Здесь! На что, по-твоему, ты смотришь?

  Он поставил недопитый напиток и ушел.

  — Чарльз, ты не должен сейчас уходить. Еще рано. Улыбка, маленькая, но умоляющая. «Мы могли бы потанцевать».

  В последний раз, когда Резник и Мэриан танцевали в клубе, его бывшая жена прервала их, когда они возвращались с зала. Голос Элейн узнаваем мгновенно, но не ее лицо; не ее волосы, всегда так тщательно ухоженные, уложенные, расчесанные и взлохмаченные гребнем, теперь жесткие, сухие и подстриженные ни с того, ни с сего; не пятнистая кожа и не испачканная одежда; не ее лицо. Ее обвиняющий голос.

  Все письма, которые я посылал тебе, те, на которые ты никогда не отвечал. Все время я звонил от боли, а ты вешала трубку, не сказав ни слова.

  Если бы он не ушел тогда, он ударил бы ее, единственное неправильное, что он никогда не делал.

  Резник не думал, что он будет танцевать. Он попрощался с Мэриан и прикоснулся ртом к ее напудренной щеке. Дома кошки с нетерпением ждали бы его встречи, прыгали на каменную стену, чтобы согреться от его руки, бегали между его ног, когда он приближался к входной двери. Конечно, он покормил их перед отъездом, но теперь он вернулся, не так ли, и, конечно же, будет трясти Мяу Микс, стружка сыра, если он так же часто, как обычно, делал себе бутерброд, молоко для них, слегка подогретое на сковороде, если на душе стало мягче.

  Темные зерна никарагуанского кофе ярко и гладко блестели в его руке. До десяти часов оставалось еще несколько минут. Элейн вышла из тьмы и вернулась в его жизнь, обратно в его дом, и он не хотел ее, только как средство для своего гнева, его хранилище боли, и все же после того, как она рассказала ему об аборте ее повторного брака и все, что произошло потом, он хотел только обнять ее и просить прощения для них обоих. Он не сделал даже этого. Она снова ушла, не сказав ему, куда идет, отказавшись, и Резник с тех пор ничего о ней не видел и ничего не слышал.

  Резник отнес свой кофе в гостиную, налил себе хорошего виски, поставил кружку и стакан на пол по обе стороны от кресла с высокой спинкой. Он не включил верхний свет, и красная точка стереосистемы ярко горела. Сам не зная почему, он начал играть Телониуса Монка. Фортепиано, иногда флюиды, с басом и барабанами. Руки, атакующие мелодии из углов, косые и беспорядочные. «Ну, тебе не нужно», «Незначительное», «Доказательства», «Спроси меня сейчас». «Похоже, он играет локтями», — однажды пренебрежительно заметила Элейн. Что ж, справедливо, иногда он это делал.