— Какое платье! Балдеж, правда? Если кто-нибудь захочет подарить мне такое, я не буду отнекиваться.
— Бие! — позвала ее Аста. — Проводи, пожалуйста, госпожу Густафссон… Ну, девочки, я считаю, что мы все заслужили по стаканчику шерри. Боже, Кристер! Ты стоял там и все это время смотрел на нас?
— Не только смотрел, но и слушал.
— Фрёкен Меландер, принесите, пожалуйста, стакан для комиссара Вика. Ну, и что ты думаешь о манерах светской публики?
Он зажег сигарету ей и Ивонне, которая в своем ослепительном красном «Вало» едва осмелилась присесть на краешек стула.
— Бие наверняка сказала бы, что манеры «забойные». Тебя это шокировало?
— Ты имеешь в виду ее чудовищные обвинения против Вероники? Да-да, честно говоря, я была весьма шокирована. Надо же такое насочинять! Только из-за того, что она унаследовала массу денег…
— Да, — вставила Ивонне с неожиданной резкостью, — и еще потому, что она была молода, а он уже совсем старик. Потому что она хотела освободиться от него. Потому что он утонул у нее на глазах.
— Что все это такое, — спросил Кристер, — слухи, сплетни или факты? Если это факты, то они должны быть подкреплены какими-нибудь доказательствами.
Перламутровые тубы скривились в циничной улыбке.
— Это цитата.
— И кого же вы процитировали?
— Мою маму. Они с папой дружили с Фольке Фростеллем задолго до того, как на сцене появилась Вероника. Маме с самого начала не нравился этот его брак, и когда он умер, она была совершенно убеждена, что тут что-то не так. Бели говорить честно, я думаю, что именно от нее исходят все эти мрачные слухи.
— А вы? Что думаете вы сами?
— Я, в общем-то, верила в них. Прежде всего потому, что у Вероники всегда был отвратительный характер.
— Не далее, как вчера вы угрожали убить ее. Точно так же, как она однажды убила.
— Я? Угрожала?
Ее глаза стали невинно голубыми.
— А, комиссар прослушал запись нашей вчерашней сцены здесь в салоне. Да, тогда я была просто в ярости — на нее и на Жака.
— Вы ревновали?
— Да, — спокойно согласилась она. — Я до сих пор ужасно сердита на него.
— Потому что он разорвал вашу помолвку?
Мария Меландер принесла им шерри и скромно удалилась, Асте Арман позвонили из Сундсвалля, и она ушла с телефонным аппаратом в другую комнату. Он остался наедине с Ивонне Карстен, в опасной близости от нее.
— Нет, — проговорила она. — Не потому, что он порвал со мной — для меня это не трагедия, у меня есть другие мужчины, которые ухаживают за мной, — и не один десяток. Но я не люблю, когда меня просто отпихивают в сторону без всякой разумной причины, без всяких объяснений — это меня раздражает и вызывает у меня жгучее желание докопаться до истины. Конечно, он всегда был человеком легкомысленным и капризным, но всему есть предел.
— Разве не напрашивается очень простое объяснение — что он влюбился в другую, в Веронику Турен, например?
— Да, разумеется. Но я знаю, что это не так.
— Вчера вы утверждали нечто прямо противоположное.
— Это потому, что я была вне себя от злости, — мягко ответила она. — В таком состоянии я могу утверждать все, что угодно.
Она наклонилась к нему, чтобы он зажег ей новую сигарету, и его обдало запахом духов «Carven Vert et blanc»[24]. Она нахмурила свои идеальной формы брови.
— Я абсолютно не понимаю, в чем дело. Тут что-то не так. Он постоянно ходит по ресторанам с танцорами, художниками, актерами и эстрадными певцами, а не с нашими прежними знакомыми. И потом, у него так много денег. Новая машина, новая обстановка в квартире, дорогие рестораны каждый вечер. Я знаю, сколько он зарабатывает — таких сумм у него не может быть.
— А вам не кажется вполне правдоподобным, что его дополнительные доходы происходят из туренского кошелька?
— Возможно… Но почему? Зачем бы Веронике платить Жаку деньги? Она всегда была очень тверда в своих финансовых делах и ужасно… ужасно скупа!
Этот жалобный тон шел ей гораздо больше, чем наигранно вызывающий, но душевное равновесие Кристера было спасено благодаря Бие, которая закричала откуда-то из холла:
— Уффе пришел.
Ивонне поднялась.
— Это сын Гунборг Юнг. Он обожает Жака. Возможно… возможно комиссару удастся выжать из него какие-нибудь сведения.
Однако Кристеру Вику мало что удалось узнать из этого разговора.
Ульф и впрямь был похож на выродившегося итальянского маркиза, как жестко заметила его мать — худощавый, узкий в плечах, изнеженный черноглазый юноша. Он был настолько готов помочь и настолько потрясен смертью обожаемой Вероники, что буквально выпаливал свои ответы, но это не могло компенсировать того обстоятельства, что он был слишком слабой и мечтательной натурой, чтобы хорошо чувствовать других людей и наблюдать за ними.
Он рассказал, что ему двадцать четыре года и он скоро закончит свое образование по специальности «история театра». Благодаря маме у него нет учебных долгов, однако денег у него, ясное дело, не так уж много, и он мечтает поскорее получить работу — лучше всего интересную работу с хорошей зарплатой[25].