Допустим, сама она как-нибудь справится с собственными переживаниями по поводу изнасилования, а вот последствия поведения Тикана будут сказываться еще очень и очень долго. Цунено сбежала из семьи с чужим человеком. Пожалуй, братья могли бы и простить ее, убеди она их, что относилась к этому мужчине по-родственному, как к старшему брату. Самого Тикана – поведи он себя подобающим образом – Гию мог бы признать собратом-священником, достойным и надежным провожатым для сестры. Но совсем другое дело – побег с любовником. Объяснить такое уже намного сложнее. И хотя поступок Тикана необязательно был бы признан изнасилованием, но связь Цунено с ним, безусловно, квалифицировалась бы как незаконная, а сегунат определил бы такую близость как половой акт, осуществленный без разрешения главы семейства, к которому принадлежала женщина. С формальной точки зрения она совершила преступление. Цунено могли признать виновной и покарать изгнанием. Что было маловероятно, поскольку никто не собирался доносить на нее. Однако что было весьма вероятно и вполне предсказуемо – так это ярость Гию. В его глазах поведение сестры наносило очередной удар по репутации семьи, уже и так подмоченной многими скандалами.
Для Цунено поступок Тикана, видимо, стал вечным напоминанием о собственном неумении принимать правильное решение. Она доверилась недостойному человеку. Что, скорее всего, доказывало правоту Гию, считавшего, будто сестра не может быть самостоятельной. Будто лучше ей выйти замуж, тогда будет она жить в безопасности, под чьим-то присмотром, в каком-нибудь дальнем уголке провинции Этиго – по крайней мере, так она не навредит ни своей семье, ни себе. Как правило, женщины – существа слабые, и даже те, кто не совсем глуп, ничего не знают об этом мире. Их жалкие планы, их мелкие расчеты – все это ничто по сравнению с хаосом дорог и острым мужским умом. Как может неопытная дочь храмового служителя, всегда находившаяся под чьей-то опекой, в одиночку выжить в таком городе, как Эдо, – особенно когда она так наивна! Ведь угораздило ее довериться малознакомому мужчине лишь потому, что они оба говорят на одном диалекте. О чем она только думала? Этот вопрос мучил Цунено годами; она будет бесконечно пытаться дать ответ, найти себе оправдание, придумать какую-нибудь историю.
У самой дороги Накасэндо, ведущей в Эдо, стоял каркас китайский с широкими пожелтевшими по краям листьями – довольно достопримечательное дерево[241]
. Табличка перед ним гласила, что это «дерево разорванных уз». Рядом находилось небольшое святилище, заваленное подношениями и маленькими бумажными записками с прошениями и мольбами, обращенными к богам. Согласно преданию, человек, желавший освободиться от изживших себя отношений, должен был оторвать от каркаса китайского полоску коры, погрузить ее в горячую воду, а получившийся настой дать выпить ничего не подозревающему спутнику жизни. Тогда волшебным образом ослабнет кармическая связь двух людей и развяжется туго затянутый узел судьбы. Жизненный путь станет прямым и гладким, как шелковая нить.Цунено, должно быть, остановилась у этого дерева и припрятала в рукаве кусочек коры. Возможно, положила на алтарь пару монет. Или, быть может, проходя мимо, оглянулась на святилище и припомнила все свои уже разорванные узы: троих мужей, которых оставила в прошлом, и семью, которую могла больше не увидеть. Или, что не исключено, ее горькая обида на Тикана проявилась намного позже, когда они оба дошли до конца своей истории.
Сама Цунено так и не сумела определиться с единственной и окончательной версией событий. У нее имелись свои причины скрывать и даже лукавить, да и память ее не была надежным источником. Часть ее пути покрыта мраком. Возможностей дойти до Эдо было достаточно – слишком много и окольных троп, и разных развилок. Выбрала ли она Накасэндо или свернула на другую, не такую главную дорогу? Прошла ли она мимо дерева разорванных уз или остановилась у святилища и сделала подношение? Думала ли она о большом городе, ожидавшем ее в будущем, или вспоминала о доме, который покинула?
Самым важным в этой истории – безусловно, судьбоносным и не подлежащим сомнению – остается то, что она продолжала идти вперед. Она следовала за своим импульсом, не оставившим ее. И прямо перед ней был Эдо.
После почти двухнедельного перехода, в шестой день десятого месяца 1839 года, Цунено и Тикан наконец добрались до столицы. Наверное, то был бы захватывающий момент, если путникам удалось бы понять, где заканчивается сельская местность и начинается город. Стена не окружала город, дорога не упиралась в ворота, не наблюдалось никакой стражи, которую полагалось бы подкупать или упрашивать, чтобы войти. Сегун, строивший когда-то Эдо, не стал полагаться на нагромождение камней, он предпочел укрепить свою столицу изнутри и максимально затруднить подход к замку, используя систему рвов и похожую на лабиринт сеть узких, извилистых улиц. Он сделал саму планировку города своей броней.