Дом Томосабуро, по крайней мере, находился в престижном районе, который назывался Суругадай, – там проживало около двухсот пятидесяти знаменосцев с семьями[381]
. На картах столицы их имена подписывали мелкими, прижатыми друг к другу иероглифами, а сам район – как это было принято для владений самураев – обозначался белым цветом. Суругадай граничил с районом Канда, где жила Цунено, но разительно от него отличался. В кварталах Канды было тесно, людно и шумно, а в районе, где жил Томосабуро, – просторно, пусто и тихо[382]. На его улицах не стояли временные лотки, торгующие обувью или пирожками, и намного реже раздавались крики назойливых торговцев. Высокие стены, сооруженные вокруг дворов, мешали разглядеть, что творится около домов самураев. Только иногда какое-нибудь узловатое дерево перекидывало свою ветвь через стену и сбрасывало в уличную грязь листья. Ствол дерева, росшего на участке, принадлежал самураю[383], а ветки, нависавшие над дорогой, считались бесхозными. Если тяжелый сук падал на голову прохожему или кто-то вешался на одной из таких ветвей, то это становилось поводом для судебных исков – и тогда начиналась бумажная волокита.Даже в относительно небольшом владении Томосабуро[384]
было больше света и воздуха, чем в любом квартале соседней Канды. Главные ворота, расположенные на некотором расстоянии от дороги, открывались во двор, засаженный деревьями. Оттуда короткая аллея вела в передние покои особняка, где знаменосец читал, писал письма и принимал гостей. Скорее всего, эта часть дома представляла собой роскошную, просторную анфиладу комнат с татами, положенными группами по шесть или десять штук. Цунено сюда не заходила. Строения, расположенные по периметру двора, тоже были запретной территорией: здесь жили приближенные Томосабуро, включая управляющего, рядовых пехотинцев и прочих воинов, чей род службы Цунено не могла определить. Некоторые из них получали довольно скудное жалованье и были очень бедны, но все-таки совсем не напоминали Цунено ни бродячих торговцев, ни ремесленников, ни рабочих, ни лавочников, ни тем более тех попрошаек, что перекрикивались во дворах и переулках Канды. Дело было не только в форменной одежде и прическах, но и в их обращении друг с другом. И еще в их учтивости. В хозяйстве Томосабуро царил порядок, знакомый Цунено по прежней отлаженной жизни в провинциальном храме, но многое казалось ей непривычным: гербы, мечи и столичный выговор, отличающий их церемонную речь.Цунено входила на территорию усадьбы не через главные, а другие ворота и направлялась во внутренние покои особняка – там ей предстояло работать целый день. Часть комнат занимал Томосабуро, а в остальных размещались женщины и дети. Именно в этой части дома протекала повседневная жизнь семьи: здесь читали книги, ругали детей, шили кимоно и передники, наставляли слуг, давали им поручения, планировали собственные выходы в город и дальние поездки. В домах простых самураев хозяева обычно трудились наравне с прислугой[385]
. Жены бСтряпня и шитье, скорее всего, не входили в обязанности Цунено. В таких домах приготовлением пищи занимались специально подготовленные высокооплачиваемые слуги, обычно мужчины. Она ловко управлялась с иглой, но взяли ее не в качестве швеи. Цунено наняли, чтобы она обслуживала женскую половину дома Томосабуро: вероятно, мать, жену; быть может, бабушку и несколько сестер; их компаньонок, пару служанок более высокого ранга – всего в особняке проживало девять женщин. Такое соотношение сил было явно не в пользу Цунено. За свою жизнь она выполняла разную домашнюю работу, но всегда принадлежала к той категории людей, которые сами нанимали слуг. Прежде Цунено никогда никому не прислуживала. Женщины оказались очень требовательными, и она едва успевала выполнять их приказы и задания. Своему брату Котоку Цунено писала: «Я встаю около шести часов и разжигаю жаровни в пяти разных комнатах. Затем готовлю ванну. Потом подметаю в маленьких комнатах и собираю девять спальных мест. Разношу по пяти комнатам кувшины с водой. После завтрака хозяйки уношу ее поднос с грязной посудой. Расставляю мебель, слежу за одеждой всех девяти женщин, помогаю им одеваться и приводить себя в порядок»[386]
. Это больше напоминало будни постоялого двора, а Цунено все-таки привыкла вести хозяйство или крупного храма, или крестьянского дома.