Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Сыновья знаменосцев имели в жизни два козыря: статус самурая и отличное знание городской жизни. В погоне за деньгами они беззастенчиво пользовались и тем и другим. Некоторые приобретали печальную славу вымогателей. Второй сын одного знаменосца в 1850 году мошенничеством выманил баснословную сумму у ростовщика из торгового квартала Кодзимати[366]. Он пришел в лавку ростовщика с ларцом из дерева павловнии, завернутым в шелковый креп цвета лаванды и солнечно-желтый ситец, и объявил, что в ларце сидят два живых дракона, самец и самка. Мол, бесценную диковину некогда пожаловали его предку за доблестную службу при императорском дворе. Этим сокровищем его семья дорожит больше, чем даже документом о дарованной земле, на котором стоит подпись сегуна. Однако теперь, когда его самые близкие нуждаются в наличных деньгах, он просил бы почтеннейшего ростовщика, давно заслужившего доверие его семьи, выдать ему ссуду, приняв в качестве залога ларец с драконами, – и, разумеется, хранить все в строжайшем секрете. Приказчик, не будучи дураком, заподозрил что-то неладное и настоял на соблюдении правил, установленных его хозяином: прежде чем выдать деньги, он должен своими глазами увидеть содержимое ларца. «Но ведь там живые драконы! Если открыть ларец, они улетят», – запротестовал сын знаменосца. Однако приказчик твердо стоял на своем, и в конце концов юноша сдался. Когда приказчик развернул ткань и поднял крышку ларца, оттуда выскочили две крупные ящерицы и тут же убежали. Именно на это и рассчитывал их владелец – не зря он десять дней морил ящериц голодом. Сын знаменосца придал лицу выражение оскорбленного достоинства, взялся за рукоять короткого меча, висевшего у него на поясе, и высокопарно заявил: «Как я и предупреждал, случилось ужасное. Этот позор смоет только мое ритуальное самоубийство. Немедленное. Сию же минуту». Он приставил острие клинка к животу и стоял так, пока приказчик не позвал на помощь. В лавку сбежались все: хозяин, хозяйка, слуги, домочадцы, несколько служащих и другие жильцы дома. Соседи ростовщика, которые сами были торговцами, прекрасно понимали, что его бизнес не переживет скандала, если сын знаменосца покончит с собой прямо в конторе. Весь квартал вместе с их лавками привлечет внимание городского управления – последствия могут быть самыми неприятными. По этой причине они сообща уговорили ростовщика уладить дело и выплатить юноше ссуду. Сумма получилась астрономической – пятьсот золотых слитков.

Сын другого знаменосца, Кацу Кокити, даже написал мемуары о своих похождениях[367]. Он был ровесником Цунено и к тридцати пяти годам, как и она, успел прожить несколько разных жизней. Подростком он сбежал из дома и несколько месяцев скитался по дорогам, выпрашивая милостыню. Потом работал на рыбачьей лодке, и его чуть было не усыновила семья простолюдинов. Вернувшись в Эдо, он взял взаймы небольшое состояние у агентов своего брата и полтора месяца жил в публичном доме. Когда закончились деньги, он решил заняться оценкой оружия, а заодно и сам научился владеть мечом. Позднее, женившись на женщине из почтенной семьи, он все равно слонялся по улицам Эдо с шайкой мечников, промышляя азартными играми и вымогательством.

Кацу, как мужчина и как самурай, мог позволить себе такое, о чем Цунено даже помыслить не могла бы. Он на недели бросал жену и тратил огромные суммы денег в публичных домах, но мог не бояться постыдного развода. Он вел себя настолько несносно, что в какой-то момент родной отец запер его в клетке на три года, но не отрекся от сына. Столичный выговор и знание боевых искусств не раз выручали Кацу на улицах Эдо: любое нападение он отражал или словом, или мечом. Когда дела шли совсем плохо, он всегда мог сходить к парикмахеру, облачиться в официальные одежды и воспользоваться наконец тем влиянием, которое у него было по праву рождения как у сына знаменосца. В то время как Цунено, сидя у себя в комнате зимой 1839 года, раздумывала, идти или нет ей работать служанкой, Кацу Кокити разъезжал по провинциям, собирая деньги для домовладельца, у которого он снимал помещение в Эдо, – одного беспечного знаменосца, меньше всего в своей жизни руководствовавшегося здравым смыслом. Если крестьяне из каких-то владений отказывались платить, Кацу вынуждал их это сделать, прибегая к посулам и угрозам. Он быстро собрал нужную сумму и вернулся в Эдо победителем.

Кацу Кокити признавал, что является не самым лучшим образцом тех добродетелей, которыми, по заявлениям самих самураев, обязаны обладать вассалы сегуна. Ему были чужды и честность, и усердие, и преданность. Он не слушал и не почитал стоящих выше по социальной лестнице. Он понятия не имел, что такое умеренность и бережливость. Зато Кацу сопутствовала удача – ему везло во всем. В возрасте сорока двух лет он написал мемуары и не смог удержаться от похвальбы: «Я на своем веку совершал немало безумств и глупостей, но небо меня до сих пор не покарало»[368].