Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

И похоже, везение окончательно отвернулось от Цунено и Хиросукэ. В итоге их приютил у себя младший брат Хиросукэ по имени Хандзаэмон[554] – человек темный, с весьма сомнительной репутацией, бравшийся за любое случайное дело, за какое мог уцепиться, и менявший свое имя настолько часто, что очередное уже просто не запоминалось. Вероятно, этого он и добивался. Имел Хандзаэмон и законную работу: он управлял небольшой харчевней из тех специфических заведений, где рабочий человек мог быстро перекусить вечером, по пути в дешевый бордель. Там и нашлась какая-то работа для Цунено. Она никогда не считала себя опытной кухаркой. Прежде ей приходилось только помогать на кухне – сначала как дочери, потом как молодой жене. Но, прислуживая в господских домах, Цунено научилась быть вежливой, с вниманием выслушивать заказы и уносить грязные подносы после еды.

Дела шли не лучшим образом. Многие харчевни в голодные годы закрылись[555], а уцелевшие с трудом переживали реформы годов Тэмпо. Почему-то ни перенос театров на окраины Эдо, ни массовое изгнание наемных рабочих из столицы, ни искусственное снижение цен не способствовали процветанию города – странным образом от всего этого обогатился один Мидзуно Тадакуни. Возможно, Хандзаэмон не был виноват в низкой выручке. Возможно, и Хиросукэ не был виноват в вечных ссорах с Цунено[556]. Но положение складывалось невыносимое.

Летом 1843 года, когда Цунено с мужем кое-как выживали в квартале Синдзюку, сегун выпустил ряд указов, адресованных вельможам и знаменосцам с земельными владениями, прилегающими к Эдо[557]. Сегун требовал незамедлительно отдать эти земли в обмен на другие наделы, которые обещал предоставить в надлежащий срок. Вскоре подобные распоряжения получили и владельцы земель вокруг Осаки, а потом и распорядитель порта Ниигата в Этиго, родной провинции Цунено. Отчасти это была военно-стратегическая мера, призванная расширить возможности сегуната при обороне Японии в случае иностранного вторжения. Но в первую очередь власти руководствовались экономическими соображениями: «Не подобает, чтобы в такие времена частные угодья приносили больше зерна, нежели земли сегуната»[558].

Сказать, что подпавшие под удар вельможи и знаменосцы оказались буквально ошарашены, значит не сказать ничего. Проявление власти сегуна в таком грандиозном масштабе было воспринято ими как шаг почти беспрецедентный. С подобным авторитаризмом не сталкивались уже добрых две сотни лет. Откуда возьмутся новые земли? Как их будут распределять? Вельмож могут заставить ждать годами, а может быть, и вечно. И как прикажете им жить без основного – а для кого-то и единственного – источника дохода?

В разгар шумихи, вызванной новым указом, внезапно отменили городской праздник Канда[559]. Официальной причиной послужила смерть младенца – двадцать третьего ребенка сегуна. Дочери богатых самураев уже готовились идти в купальни, укладывали волосы и раскладывали одежды, когда пришло известие, что праздника не будет. Город погрузился в уныние.

К середине осени сегунат дошел окончательно до критического момента[560]. Было допустимо сколь угодно долго пренебрегать гневом простого народа, измученного противоречивыми указами и экономическим хаосом, – главное, контролировать, чтобы его озлобленность не переросла в беспорядки. Но совсем другое дело – столкнуться с гневом первых вельмож и знаменосцев Эдо. Они не собирались участвовать в перераспределении земель и тем более отдавать свои. Их непримиримость делала положение сегуна безнадежным.

Сегун осознал, что нельзя позволять далее Мидзуно руководить от его, сегуна, имени. В тринадцатый день дополнительного девятого месяца 1843 года сегун, уступая давлению, освободил главу правительства от занимаемой должности.

Новость разлетелась мгновенно. Мидзуно закрыл и запер ворота своего дома, но возле них все равно весь день толпились горожане. К вечеру толпа начала кричать, улюлюкать и швырять в ворота камнями – камнями, правда, мелкими, но в таком количестве, что казалось, будто в этой части города разразилась буря с градом, который сыплется из черной тучи, нависшей над домом самого презираемого и ненавистного человека Эдо. Толпа разгромила ближайший сторожевой пост, обратив в бегство охранников-самураев, выволокла оттуда мебель с циновками и побросала все это в сточную канаву у особняка Мидзуно. Наконец его высокопоставленным соседям пришлось отрядить собственных слуг для поддержания порядка. Сотни рядовых самураев высыпали из ворот, держа светильники с гербами своих домов, и вскоре квартал выглядел точь-в-точь как во время пожара: везде валяется мебель, люди мечутся из стороны в сторону, вооруженные мужчины пытаются сдержать толпу. К утру самураям удалось восстановить мир, но молодежь все-таки собиралась на улицах, желая поглядеть, что будет дальше[561].