Незнакомцы в поезде

После ужина у них с Сэмми вышел спор о вермутах. Сэмми утверждал, что чем суше вермут, тем больше его надо лить в мартини, хотя сам он, мол, не большой любитель мартини. Бруно на это ответил, что он тоже не большой любитель мартини, но прекрасно знает, как нужно делать коктейль. Кто прав, они выясняли долго и продолжали спорить даже после того, как бабушка пожелала всем спокойной ночи и удалилась. Они втроем пошли на темную верхнюю террасу, мать села на качели, а Сэмми с Бруно встали у парапета. В горячке спора Бруно сбегал вниз, в бар, и принес все составные части для мартини. Оба смешали коктейль по своему методу и попробовали — и хотя было совершенно очевидно, что прав Бруно, Сэмми продолжал настаивать на своем, фальшиво хихикая.

Бруно окончательно вышел из себя.

— Поезжай в Нью-Йорк и научись там хоть чему-нибудь! — проорал он.

Мать только что ушла, оставив их вдвоем на террасе.

— Да ты сам не знаешь, что несешь! — В лунном свете толстая рожа Сэмми стала желто-сине-зеленой, как горгонзола. — Ты ж весь день пьяный! Ты ж…

Бруно схватил его за грудки и нагнул спиной над парапетом. Сэмми сучил ногами, рубашка на нем разошлась. Когда он кое-как сумел выскользнуть из хватки Бруно, в лице у него не осталось ничего синего, оно теперь было желто-белым.

— Ты в своем уме?! — взвыл он. — Сбросить меня хотел?!

— Ничего и не хотел! — крикнул Бруно еще громче.

У него вдруг снова перехватило дыхание, совсем как по утрам. Он спрятал потные, негнущиеся руки. Он ведь уже совершил убийство, разве нет? К чему второе? Но он прямо видел, как извивается Сэмми на острых прутьях ограды внизу, и там этому мерзавцу было самое место. Сэмми остервенело мешал себе выпивку в бокале. Еле держась на ногах, Бруно ушел с террасы в дом через стеклянные двери.

— Да вали! — крикнул Сэмми ему вслед.

Голос у него так дрожал, что Бруно испугался. Матери он не сказал ни слова, молча прошел мимо и стал осторожно спускаться по лестнице, обеими руками держась за перила. Он проклинал звенящую, ноющую, неостановимую круговерть в голове, проклинал зачем-то выпитый мартини.

Мать вошла в гостиную вслед за ним.

— Что ты сделал с Сэмми?

— А че я с ним сделал-то?

Ее фигура была размытым пятном. Бруно отмахнулся от нее и с размаху рухнул на диван.

— Чарли, вернись и попроси прошения!

Белое пятно вечернего платья подплыло ближе, у лица возникла смуглая ладонь.

— Ты с ним спишь? Ты с ним спишь?

Он знал, что стоит ему прилечь, как он тут же отключится, поэтому лег и уже не почувствовал ее прикосновения.

18

За месяц, прошедший с возвращения в Нью-Йорк, все беспокойство Гая, все накопившееся недовольство собой, работой, Анной — все собралось и обратилось на Бруно. Именно из-за Бруно он теперь с отвращением смотрит на фотографии проекта «Пальмира», именно из-за Бруно, а вовсе не из-за недостатка заказов он не находит себе места. Именно из-за Бруно он так глупо поругался с Анной, уговаривавшей его снять офис получше или хотя бы купить новую мебель и ковер в тот, что есть. Именно Бруно заставил его выпалить, что он не считает себя успешным архитектором и что «Пальмира» ничего не значит. Именно из-за Бруно Анна молча развернулась и ушла, из-за Бруно Гай медлил, пока за ней не закрылись двери лифта, а потом со всех ног мчался восемь лестничных пролетов, догнал ее и умолял о прошении.

И кто знает, может, и в самом деле из-за Бруно у него сейчас нет работы? Возведение зданий — процесс глубоко одухотворенный. Гай долго таил в своей душе знание, что Бруно — убийца, и этим в какой-то мере осквернил себя. Он чувствовал на себе черное пятно. Он сознательно решил ничего не делать и ждать, когда полиция сама нападет на след Бруно. Однако неделя шла за неделей, а Бруно оставался на свободе, и Гаю не давала покоя мысль, что он должен вмешаться. Но он не мог заставить себя обвинить человека в убийстве, к тому же у него еще оставалось безосновательное, но при этом неистребимое сомнение в том, что Мириам убил именно Бруно. Временами сама идея того, что его случайный попутчик мог совершить такое преступление, казалась слишком фантастичной. Пожалуй, Гай не перестал бы сомневаться, даже если бы Бруно прислал ему чистосердечное признание. И все же он был практически уверен. Уверенность подкреплялась тем, что у полиции до сих пор не нашлось ни одного подозреваемого. Бруно верно говорил: попробуй вычисли убийцу, у которого нет мотива.

После требования Гая оставить его в покое Бруно умолк на всю осень. Но перед самым отъездом из Флориды от него пришло сдержанное послание: в декабре он возвращается в Нью-Йорк и надеется на встречу с Гаем.

Гай не имел намерения с ним встречаться. И все же его не оставляла тревога — тревога обо всем и ни о чем, и в первую очередь о работе. Анна просила его набраться терпения. Напоминала, что во Флориде он сделал себе имя. Она щедрее прежнего одаривала его нежностью и поддержкой, в которых он сейчас так нуждался, однако в минуты самого сильного уныния и злости он чувствовал себя не вправе принимать их.