Незнакомцы в поезде

Он споткнулся о проклятый камень булыжной мостовой, затем гордо выпрямился и заправил в брюки выбившуюся рубашку. Хорошо еще, что он догадался пройти по переулочку, а не по улице, а то сцапала бы его полиция и он опоздал бы на поезд. Он остановился и пощупал, не выпал ли бумажник, причем делал это более нервозно, чем обычно, когда проверял его наличие. Его руки дрожали так, что он с трудом прочел на железнодорожном билете время отправления — 10.20. Сейчас все часы показывали 8.10. Сегодня воскресенье? Воскресенье, конечно, сегодня индейцы надевают чистые рубашки. Он поглядывал, чтобы не напороться на Уилсона. Он не видел его вчера, сомнительно, чтобы он попался ему и сегодня. Он не хотел бы, чтобы Уилсон знал, что он покидает город.

Рыночная площадь появилась перед ним внезапно, полная кур и детей и непременных ее обитателей — пожилых людей, которые ели на завтрак пиньонес — сосновые орешки. Он остановился и решил проверить, сумеет ли различить и насчитать семнадцать колонн здания губернаторского дворца, что ему обычно удавалось. На сей раз это измерительное устройство дало сбой. Состояние после вчерашнего было предельно отвратительным, тело болело после сна на этих проклятых булыжниках. Он чуть ли не со слезами на глазах спрашивал себя, с чего это он так напился. Он же был один. Впрочем, в одиночку он напивался всегда больше. А так ли это было? Да кому какое дело? Ему понравилась одна яркая и мощная мысль, которая ему пришла в голову во время вчерашней телевизионной игры: на мир надо смотреть пьяными глазами. Всё так создано, что иначе и смотреть нельзя. Но не настолько пьяным и не такими глазами, когда чуть двинешь ими — чувствуешь, как голова разламывается. В прошлый вечер он хотел отметить свою последнюю ночь в Санта-Фе. Сегодня он будет в Меткалфе, и ему надо быть в форме. Нет похмелья, которое нельзя вылечить парой рюмок. Впрочем, похмелье может быть и помощником: у него ведь есть привычка делать всё с похмелья медленно и аккуратно. К тому же он ничего еще не планировал, этим он займется в поезде.

— Почта есть? — автоматически поинтересовался он в отеле, но ему ничего не было.

Он принял ванну и заказал в номер горячий чай и сырое яйцо, чтобы сделать устрицу по-степному, потом подошел к гардеробу и некоторое время подумал, что бы надеть. Он остановил выбор на красно-коричневом костюме в честь Гая. К тому же этот костюм, как он заметил, не бросался в глаза, и ему понравилось, что он оценил в костюме это качество. Он заглотал устрицу с яйцом, и это укрепило его, придало гибкость рукам — но внезапно индейский декор номера, идиотские металлические лампы, свисавшие со стен ленты стали невыносимы, и у него появилась дрожь от желания поскорее собрать свои вещи и смотаться отсюда. Какие вещи?! Ему же в действительности ничего не нужно. Только листок, на котором он записал всё, что знал про Мириам. Он достал его из кармана чемоданчика и сунул во внутренний карман пиджака. При этом движении он почувствовал себя бизнесменом. В нагрудный карман он вложил белый платок, затем вышел и запер дверь. Он представил себе, что завтра вечером будет уже здесь, и даже быстрее, если обтяпает всё сегодня же вечером и сядет на обратный поезд.

Сегодня вечером!

Он не мог еще поверить в это, когда шел к автобусной станции, откуда можно было доехать до Лэйми, железнодорожного вокзала. Он до этого считал, что будет радостным и возбужденным — или, может быть, спокойным и грустным, но ничего такого не было. Он внезапно нахмурился, и его бледное лицо с тенями глазных впадин стало казаться гораздо более моложавым. Не случится ли чего такого, что лишит его радости сделанного? А что может лишить его этой радости? Всегда что-то мешало ему насладиться в полной мере содеянным. Нет уж, на этот раз он не позволит. Он заставил себя улыбнуться. Может, всё дело в том, что он перепил, вот и сомневается.

Бруно зашел в бар и у знакомого бармена купил «пятую»,[4] заполнил свою фляжку, а остальное попросил перелить в подходящую пустую бутылку. Пустой бутылки бармен не нашел.

В Лэйми Бруно шел на станцию, неся в руке лишь полупустую бутылку в бумажном пакете — и никакого оружия. Он еще ничего не придумал, то и дело напоминал он себе, но хорошее планирование не всегда обещает удачу в убийстве. Свидетельством этого…

— Эй, Чарли! Куда едешь?

Это был Уилсон с целой бандой приятелей. Бруно ничего не оставалось делать, как идти навстречу им, через силу кивая им головой. Они, должно быть, только что с поезда, подумал он. Выглядели они усталыми и даже измотанными.

— Где ты был два дня? — спросил Бруно Уилсона.

— В Лас-Вегасе. Так и не понял, был я там или нет, а то тебя бы спросил. Познакомься с Джо Хановером. Я тебе говорил про Джо.

— Привет, Джо.

— Чего это ты в миноре? — спросил Уилсон, дружески толкнув Чарли.

— Ой, Чарли от вчерашнего не отошел! — воскликнула одна из девиц, да так, что ее голос отдался в ушах Бруно велосипедным звонком.

— Вот это встреча — Чарли Ханговер[5] и Джо Хановер! — сказал Джо и затрясся от смеха.