Незнакомцы в поезде

Бруно предупредит следующего клиента, потом следующего, и это будет лишь вопросом времени. Это будет приведением в жизнь его угрозы разрушить карьеру. А его жизнь с Энн? Гай почувствовал приступ боли, подумав об Энн. Ему показалось, что он на длительные интервалы забывает о том, что любит ее. Что-то между ними происходило, но что — он не мог сказать. Он чувствовал, что Бруно убивает в нем смелость любить. Самый незначительный факт усиливал в нем его беспокойство, начиная с того, что он лишился своей лучшей пары обуви, забыв, в какую мастерскую отдал починить их, и кончая домом в Элтоне, про который он стал думать, что они погорячились с масштабами, и сомневаться, удастся ли довести строительство до конца.

Майерз занимался в офисе обычной каждодневной работой. Телефон Гая молчал. Однажды Гай подумал, что даже Бруно не звонит — нагнетает обстановку, с тем чтобы его голос воспринимался с облегчением. Недовольный собой, Гай среди дня вышел на Мэдисон-авеню и выпил в баре мартини. Он должен был за обедом встретиться с Энн, но та позвонила и отменила встречу — Гай забыл почему. Нельзя сказать, чтобы она говорила с ним холодно, но основание для отмены свидания выглядело неубедительным. Она не говорила, что собирается за покупками для дома, это точно, иначе он запомнил бы. А запомнил ли бы? Или она мстила ему за то, что он нарушил свое обещание прийти пообедать к ним в прошлое воскресенье? Но Гай чувствовал себя слишком разбитым и подавленным в прошлое воскресенье, чтобы видеть кого-то. Между ним и Энн началась тихая необъявленная размолвка. В последнее время он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы навязывать свое общество Энн, а она притворялась занятой, когда он просил ее о встрече. Чем она была занята — покупками для дома или войной с ним — для него не имело значение. Ничто в мире не имело значения, кроме необходимости освободиться от Бруно. Но разумных путей выхода из положения он не видел. А что случится в суде, не будет иметь значения.

Гай закурил сигарету, но заметил, что уже прикурил одну. Сгорбившись над столиком, он стал курить обе. Его руки с сигаретами казались зеркальным отражением друг друга. Что он тут делает в час пятнадцать дня, вливая в себя третий мартини, делая себя неспособным к работе, даже если бы она у него была? И это Гай Хейнз, который любит Энн, который построил „Пальмиру“? У него даже нет смелости швырнуть свой стакан с мартини в угол. Размазня. А если предположить, что он полностью опустился, что согласится убить ради Бруно? Это было бы так просто, по рассказам Бруно, дом пуст, в нем только отец Бруно да его слуга, а дом Гай знал в таких подробностях, в каких не знал своего дома в Меткалфе. Он мог бы оставить улики против Бруно например, „люгер“ в комнате. Эта мысль стала единственной, что обрела конкретность. Его кулаки сжались против Бруно, а затем бессилие его сжатых кулаков, положенных на стол, вызвало у него чувство стыда. Нельзя давать своим мыслям такой простор. Этого от него Бруно только и ждет.

Гай намочил носовой платок в стакане с водой и провел по лицу. Порез на лице защипало. Гай посмотрел на порез в зеркало. Появилась кровь в виде тонкой красной линии на подбородке. Гай встряхнулся, резко встал и пошел расплатиться.

Но раз его мысли занесло в ту сторону, им стало легче возвращаться туда. Бессонными ночами он разыгрывал убийство, и это успокаивало его, точно лекарство. Это было не убийство, а действо, с помощью которого он отделывался от Бруно, легкое движение ножа по удалению злокачественной опухоли. По ночам отец Бруно был не человеком, а предметом, как и сам Гай был тоже не человеком, а некоей силой. Воплотить план в жизнь, оставив „люгер“ в комнате и ускорив осуждение и смерть Бруно, было бы очищением.

Бруно прислал Гаю маленький бумажник из кожи аллигатора и золотыми уголками. Внутри были нанесены инициалы Гая — ГДХ. „Я подумал, что тебе это понравится, Гай, — говорилось на вложенной записке. — Пожалуйста, не усложняй вещи. Я очень люблю тебя. Как всегда твой Бруно“. Первым движение руки было выбросить бумажник в мусорный ящик на улице, но затем Гай сунул его в карман. Он не любил выбрасывать красивые вещи. Он найдет этому бумажнику другое применение.