Незнакомцы в поезде

Как только он осознал свою цель, усилилась боль. Как он сможет проделать этот путь с такими коленями? Но он продолжил путь, заставляя себя держать выше голову. Наступило время неустойчивого равновесия между ночью и днем. Было еще темно, но проблески дня уже виднелись. Еще казалось, что темень может победить свет, потому что ее было больше. Если бы ночь продержалась до тех пор, пока он доберется до дома и запрет дверь!

Но день неожиданно прорвался сквозь ночь по всему горизонту слева от него. Серебристая полоска обежала вершину холма, и он окрасился в бурые, зеленые и розовато-лиловые цвета, словно просыпаясь после ночного сна. Под деревьями на холме стал различим желтый дом. Справа от Гая открылось зелено-коричневое поле с медленно перекатывающимися волнами. Из травы, посвистывая, вылетела птичка, и своими острыми крыльями стала выписывать на небе быстрое, неровное и длинное послание наступающему дню. Гай остановился и стал следить за ней, пока она не исчезла.

Двадцать четвертая глава

В сотый раз он осматривал свое лицо в зеркале ванной, аккуратно проводя кровоостанавливающим карандашом по каждой царапине, затем припудривая ее. Он колдовал над своим лицом и руками столь отвлеченно, словно они не принадлежали ему. Когда его глаза встречались с теми, что в зеркале, он отводил их, как он это делал, вспомнилось ему, когда встречался глазами со взглядом Бруно — там, в поезде.

Он вернулся и упал на кровать. Еще оставался сегодняшний день, завтрашнее воскресенье. Ему никого не хотелось видеть. Можно на пару недель поехать в Чикаго и сказать, что по работе. Но могло показаться подозрительным, если бы он уехал на другой день. Мало того, что весь исцарапан, но он начал бы верить в дин из своих снов — что это он сделал. Ведь он не хотел этого. Это не было проявлением его воли. Это была воля Бруно, действовавшая через него. Ему хотелось выругаться в адрес Бруно, выругаться во весь голос, но у него сейчас просто не было сил на это. Любопытно, что он не чувствовал никакой вины, и объяснение этого факта он видел в том, что мотивировал его действия Бруно. Но что же это за вещь такая — вина, если он чувствовал ее больше после смерти Мириам, чем сейчас? Сейчас он чувствовал лишь усталость, и ему ни до чего не было дела. Неужели все так чувствуют себя после убийства? Он попытался заснуть, но перед глазами встал отрезок пути в лонг-айлендском автобусе, когда с него не сводили глаз двое рабочих, а он притворился спящим, закрывшись от них газетой. Вот перед рабочими ему было больше стыдно…

На первых ступеньках ноги у него подогнулись и он чуть не упал. Ему было все равно, смотрят на него или нет. В конце концов, что тут необычного — пойти купить газету? Однако у него не хватило бы воли заставить себя посмотреть, наблюдают за ним или нет. Не хватило бы воли даже подумать о том, чтобы заставить, и он боялся того времени, когда такая воля появится, как больной или раненый человек боится неизбежной операции.

В "Журнал-Америкэн" он нашел большой материал об убийстве. Там был и сделанный со слов дворецкого силуэт убийцы — мужчины шести футов и одного дюйма, весом от ста семидесяти до ста восьмидесяти фунтов, в черном пальто, шляпе. Гай читал описание слегка отстраненно, словно речь шла не о нем: ростом он был только пяти футов и девяти дюймов, весом — сто сорок. И шляпы на нем не было. Он пропустил ту часть текста, где рассказывалось, кто такой был Сэмюэл Бруно, и с большим интересом прочел домыслы о том, как скрылся с места преступления убийца. Там говорилось, что он растворился в городе в районе совсем другой дороги, в северной стороне, и выехал, скорее всего, ночным поездом, в 0.18. На самом-то деле Гай двигался в юго-восточном направлении.

Внезапно Гай почувствовал облегчение и безопасность. Но безопасность, предупредил он себя, это иллюзия. Он встал и впервые с тех пор, как спотыкался и падал во время бегства, его снова охватила паника. Ведь газету делали спустя лишь несколько часов после происшествия, и с тех пор они могли обнаружить свою ошибку. За ним могут прийти в любой момент, прямо сейчас. Он подождал, прислушался, но никаких шумов не услышал и сел, снова ощутив усталость. Гай заставил себя сосредоточиться на остальной части длинной газетной колонки. В ней отмечалось хладнокровие убийцы и тот факт, что преступление связано с делами в доме. Не найдено никаких отпечатков пальцев, только несколько отпечатков обуви размера 91/2 и царапины от черного ботинка на белой штукатурке ограды. От одежды, подумал Гай, от одежды и обуви надо срочно избавиться. Только когда он наберется энергии сделать это? Странно, что они преувеличили размер обуви: ведь земля была такой влажной."…Необычно малый калибр пули", — говорилось в газете. Да, и от револьвера надо избавиться. Вот с чем чем, а с револьвером ему расставаться никак не хотелось бы. Гай встал и сходил за новой порцией льда, который он оборачивал полотенцем и прикладывал к голове.