Незримые фурии сердца

– Что ж, все не так уж плохо. С прошлого раза многое изменилось к лучшему. У меня в камере есть телевизор, чем я весьма доволен, поскольку пристрастился к австралийским мыльным операм и не хочу пропустить какой-нибудь сюжетный поворот.

– Я рад, что вы с пользой проводите время.

– Я даже подумываю съездить в Мельбурн, когда освобожусь. Похоже, приятное местечко. Сплошь драмы, чудесные пляжи и красивые девушки. Ты смотришь «Соседей», Сирил?

– Видел. Но не сказать, что смотрю.

– Напрасно. Великолепный сериал. Шекспировские характеры.

– По-моему, Австралия не впускает туристов с судимостью.

– Если что, пограничнику всегда можно дать на лапу, – подмигнул Чарльз. – У всякого своя цена. Меня уже тошнит от Ирландии. Пора где-нибудь освежиться.

Я изумленно покачал головой:

– Похоже, первый срок вас ничему не научил. Да и второй тоже.

– О чем ты? Чему я должен научиться?

– Тому, что у нас есть такая мелочь под названием «подоходный налог». И его надо платить. Иначе посадят.

– Это случайность, – отмахнулся Чарльз. – Я знаю все налоговые законы и считаю, что ничего предосудительного не совершил. Да, в прошлый раз были все основания упрятать меня за решетку. В сороковые и пятидесятые я заработал кучу денег, но все схоронил, ни гроша не заплатив государству. В правительстве одни фашисты, которые пекутся лишь о собственном благе. Если хочешь знать мое мнение, истинный преступник – Макс Вудбид. Это он крутил дело так и сяк и дал мне скверный совет. Интересно, как он сейчас? Ты о нем что-нибудь слышал? Пару недель назад я послал ему пропуск, но пока никакого ответа. Думаешь, он все еще на меня злится за ту историю с Элизабет?

– Не думаю. Уже почти десять лет, как Макс умер, и теперь ему, наверное, все равно. Вы не знали?

Чарльз смущенно почесал голову. «Может, у него мозги пошаливают?» – подумал я.

– Да, вот ты сказал, и я как будто припоминаю, что он помер. Бедняга Макс. В общем-то, он был не такой уж плохой. Жену взял из знати, как всякий разумный человек. Я тоже так делал. Потом раз-другой я женился на ровне. Затем взял из низов. Все не мог найти нужный уровень. Наверное, следовало искать по диагонали или по кривой. Но Элизабет воистину была красавица. Все при ней: стиль, деньги, воспитание и отменные ноги.

– Я ее помню, – сказал я. Несомненно, красивую внешность Джулиан унаследовал от матери. – У вас с ней был роман.

– Не было никакого романа. – Чарльз сморщился, как будто проглотил какую-то гадость. – Несколько раз переспали, вот и все. Роман предполагает чувства, а их не было. Во всяком случае, с моей стороны. За нее говорить не стану. Она, поди, тоже умерла?

– Да.

– Все поумирали. – Чарльз вздохнул и, откинувшись на стуле, вперил взгляд в потолок. – Бедняга Макс. Жаль, он умер, не успев передо мной извиниться. А ведь наверняка хотел.

– За что извиниться?

– За то, что в первый раз я здесь очутился из-за него. И что дал мне в рыло, когда я подмазывал присяжных. Хотя это все равно не помогло. Сынок его, если не ошибаюсь, из вашей братии?

– Что? – нахмурился я. – Какой еще братии?

– Голубков.

– Джулиан? – От нелепости этого я чуть не рассмеялся. – Вовсе нет. Он был стопроцентный натурал.

– А я слышал иное. Он же подцепил… эту… – Чарльз подался вперед и прошептал: – СПИДную заразу.

– Так не говорят. Болезнь называется СПИД. И не «голубок», а «голубой».

– Как ни называй, но она-то его и сгубила, верно?

– Да.

– Вот я и говорю, что он, значит, из голубков, – ухмыльнулся Чарльз.

– Нет. – Я представил, как взбеленился бы Джулиан, услышь он этот разговор. – СПИДом может заболеть любой, независимо от сексуальных пристрастий. Но теперь это неважно. Его больше нет.

– У нас тут двое с вирусом, – оглянувшись, прошептал Чарльз. – Их, конечно, содержат отдельно, но порой выпускают поиграть в пинг-понг, и тогда все другие сидят взаперти. Потом надзиратели моют ракетки в хлорке. Смотри не проболтайся.

– Буду нем как рыба. Но мы, кажется, говорили о налогах? И вашей неготовности их платить.

– Я считаю, со мной обошлись очень несправедливо, – нахмурился Чарльз. – На сей раз это была чистая оплошность.

– Насколько я знаю, вы оплошали на два миллиона.

– Наверное, где-то так. Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь есть такая вещь, как артистическая льгота. Скажем, писатели не платят налог со своих доходов. Спасибо мистеру Хоги, щедрому покровителю искусств.

– Верно, – сказал я. Закон этот был очень выгоден Игнацу, чьи книги раскупались хорошо. – Лишь одна деталь, Чарльз, – вы-то не писатель.

– Нет, однако большая часть моего дохода – от художественных произведений. Ты знаешь, каким тиражом книги Мод разошлись по всему миру?

– По последним данным, что-то около двадцати миллионов.

– Двадцать два миллиона! – ликующе провозгласил Чарльз. – И каждый год тираж, слава тебе господи, прирастает почти на миллион.

– Наследование авторских прав не означает, что вы можете пользоваться налоговой льготой. На суде вам это разъяснили, хотя, по-моему, все и так очевидно.

– Но согласись, это жуткая несправедливость. Налоговый инспектор всегда завидовал моему успеху.