Незримые фурии сердца

– Я знаю подобные истории – видела в кино и по телевизору. Он бы обвинил меня во всех своих злосчастьях, а у меня не хватило б душевных сил это вынести. Я поступила, как считала верным, и что сделано – то сделано. Когда горбунья-монашка из общины редемптористов забрала ребенка, я знала, что больше никогда его не увижу. И понемногу с этим свыклась. Я только надеюсь, что он счастлив.

– Дай-то бог. – Я сжал ее руку, в ответ миссис Гоггин улыбнулась.

– Наши с тобой пути то и дело пересекаются, а?

– Дублин – маленький город.

– Верно.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо. Сейчас поеду домой. А ты где отметишь Рождество?

– В доме бывшей жены, с ней и ее новым мужем. Они привечают всех бесприютных бедолаг.

Миссис Гоггин улыбнулась и покивала:

– Хорошо, что у вас добрые отношения.

– Не хочется мне оставлять вас одну. Давайте я еще с вами посижу.

– Извини, Сирил, мне лучше побыть одной, – мягко сказала она. – Потом вызову такси. Спасибо тебе за беспокойство.

Я встал.

– Всей душой сочувствую вашей утрате, миссис Гоггин.

– А я тебя поздравляю с внуком. Рада была повидаться, Сирил.

Впервые за все время нашего знакомства я отважился поцеловать ее в щеку и пошел к выходу. У дверей я обернулся – миссис Гоггин сидела прямо, глядя на распятие. Что же это за Бог, подумал я, который допустил, чтобы эта сильная и добрая женщина потеряла двух сыновей?

Я вышел в коридор, и тут меня будто прострелило электрическим разрядом. Когда горбунья-монашка из общины редемптористов забрала ребенка, я знала, что больше никогда его не увижу. Я замер, опершись на костыль и свободной рукой ухватившись за стену. С трудом сглотнул, потом медленно вернулся в часовню.

– Миссис Гоггин, – окликнул я.

Она удивленно обернулась:

– Что, Сирил?

– Вы помните дату?

– Какую дату?

– День рождения вашего сына.

– Конечно, помню. – Она нахмурилась. – Октябрь шестьдесят четвертого, семнадцатое число. Это был…

– Нет, не Джонатана, – перебил я. – Я спрашиваю о вашем первом сыне, которого вы бросили.

Миссис Гоггин помолчала, не понимая, видимо, с какой стати я задаю подобные вопросы. Но потом ответила. Она хорошо запомнила тот день.

2008 Серебряный серфер

Аквааэробика с Алехандро

На вокзале Хьюстон я, подслеповато сощурившись, вглядывался в расписание, пытаясь разобрать, с какой платформы отходит наш поезд. Все последние дни я был взбудоражен предстоящей поездкой, о которой прежде не мог и помыслить, и теперь, когда, так сказать, час пробил, я переживал из-за того, какие чувства она в нас разбередит. Осмотревшись, в толпе пассажиров я разглядел свою семидесятидевятилетнюю мать, энергично катившую чемодан на колесиках. Я поспешил ей навстречу и, чмокнув в щеку, хотел забрать поклажу.

– Поди прочь, – отвергла она мою помощь. – Я не отдам свой багаж носильщику на костыле.

– Отдашь как миленькая. – Я вцепился в чемодан.

Мать выпустила ручку и посмотрела на табло расписания, нисколько не щурясь.

– Отправляемся, значит, вовремя, – сказала она. – Редкостное чудо.

Я не переставал удивляться ее живости. У нее даже не было своего врача – он, мол, без надобности человеку, который не болеет вообще.

– Идем садиться? – сказал я. – Отыщем местечко получше.

– Ну веди.

Я зашагал к головным вагонам, надеясь, что там будет меньше народу. Хотелось быть как можно дальше от шумной молодежи и родителей с маленькими детьми, облюбовавших места в хвосте поезда.

– Ты прям как старик, – сказала мать, когда я поделился своим соображением.

– Так я и есть старик. Мне уж шестьдесят три.

– Но быть развалиной совсем не обязательно. Мне вон семьдесят девять, а я вчера ходила на дискотеку.

– Не сочиняй!

– Ей-богу. Ну ладно, это был ужин с танцами. Сговорилась с приятельницами.

В приглянувшемся мне вагоне мы сели у окна напротив друг друга.

– Уф, хорошо! – выдохнула мать. – Я на ногах с шести утра.

– Почему встала в такую рань?

– Ходила на тренировку.

– Куда?

– На тренировку, – повторила она.

Я решил, что, наверное, все-таки недослышал.

– Ты ходишь в спортивный зал?

– Ну да. А ты нет, что ли?

– Не хожу.

– Понятно. – Мать окинула взглядом мое брюшко. – А надо бы. Тебе не помешало бы сбросить лишек веса.

Я пропустил это мимо ушей.

– И давно ты ходишь в спортзал?

– Уже четыре года. Разве я не говорила?

– Нет.

– На юбилей Мелани подарила мне абонемент. Три занятия в неделю. Для спины, для сердца, а еще аквааэробика с Алехандро.

– А это что такое?

– Это когда в бассейне бабки виляют кормой под попсовую музыку.

– Какой кормой? Что за Алехандро?

– Тренер-бразилец, двадцати четырех лет. Если мы себя ведем хорошо, он нас балует – снимает рубашку. Слава богу, мы в бассейне, ибо всем сразу надо остудиться.

– О господи! – Я озадаченно покачал головой, стараясь не засмеяться.

– Говорят, что я старуха, только мне не верится, – подмигнула мать. – Ну какая ж я старуха – все во мне шевелится!

– Наверное, этого мне лучше не знать.