Незримые поединки

— А кому стало бы лучше, если бы шальная пуля попала в тебя?! Что касается твоих снайперских способностей, то в них я очень сомневаюсь, а вот намеченный план работы в городе мы могли сорвать. Запомни: цель у всех одна — бить врага, но задания разные.

Наконец наступил день, когда разведгруппа пошла в город. Далеко остался партизанский лагерь, а Дмитрий Николаевич все шел с нами. Но вот пришла минута прощаться.

— Дорогие мои, задание надо выполнить. Будьте осторожны. Мы всегда с вами.

Голос Медведева был тихим, взволнованным.

Мы обнялись.

Наша группа во главе с Николаем Ивановичем Кузнецовым приступила к выполнению заданий. Не буду подробно говорить о делах отряда, об этом написано уже много книг. Хочу вспомнить лишь некоторые эпизоды из боевых подвигов моих друзей.

Николай Иванович не жалел своей жизни в борьбе за свободу Родины. Зная о том, что предстоит очень трудная, опасная работа в тылу врага, 27 июля 1942 года, в день своего рождения, перед вылетом из Москвы он писал брату Виктору на фронт:

«…Я хочу откровенно сказать тебе, что очень мало шансов на то, чтобы я вернулся живым. Почти сто процентов за то, что придется пойти на самопожертвование. И я совершенно спокойно и сознательно иду на это, так как я глубоко сознаю, что отдаю жизнь за святое, правое дело, за настоящее и цветущее будущее нашей Родины. Мы уничтожим фашизм, мы спасем Отечество…»

С первых дней нашей работы в Ровно мы упорно старались проникнуть в окружение наместника Гитлера на Украине — Эриха Коха. Этим занималась вся группа.

Уничтожение палача Украины Николай Иванович Кузнецов считал своим долгом разведчика и патриота. Он говорил: «Я должен, обязан его уничтожить! Фашисты должны чувствовать, что не они здесь хозяева, а мы — советские люди. За кровь и слезы матерей они нам ответят, в том числе и Кох».

Нам стало известно о готовящемся параде в Ровно по случаю дня рождения Гитлера. В донесениях в отряд Николай Иванович просил дать разрешение ему с группой товарищей «командовать парадом».

Разрешение было получено, но только в том случае, если на трибуне будет сам Кох. Все мы, разведчики, старались узнать одно: будет ли Кох? Если его не будет, операция отменяется.

Началась подготовка. На параде будут все наши боевые друзья. Понимаем: задание не из легких, возможности вернуться после операции почти не будет.

Николай Иванович спокоен. Он понимал: приблизиться к трибуне практически может только он. Только он один в форме немецкого офицера. Но как приблизиться, чтобы не привлечь к себе внимание? Решаем идти вместе: офицер и девушка в трауре… Договариваемся: если увидим знакомых, будем завязывать разговор, всем своим видом показывая, что мы здесь свои. Приближаясь к трибуне, станем пристально следить за появлением Коха. Действия Николая Ивановича — это сигнал товарищам.

20 апреля мы вышли на площадь. Здесь шли последние приготовления; подъезжали машины, выходили высокие чины рейхскомиссариата, поднимались на трибуну, раздавались фашистские приветствия…

Зазвучал фашистский гимн, последовала речь, восхваляющая доблесть гитлеровской армии, полились потоки злобной клеветы на все советское.

Я глянула на Кузнецова, поняла: он еле сдерживал себя, чтобы не бросить в самодовольного палача гранату. Но это был не Кох. Даргель, заместитель Коха, дождется еще своего часа…

Потом мы с Кузнецовым медленно шли по городу. Приближался комендантский час, люди старались попасть в свои квартиры заблаговременно.

Мы тихо разговаривали. Вдруг я почувствовала на себе пристальный взгляд. Навстречу шла пожилая женщина. Взгляд ее, полный ненависти, заставил меня вздрогнуть. Увидел женщину и Николай Иванович. Видимо, большое горе коснулось ее, заставило забыть осторожность и опасность. В ту минуту она, возможно, думала, что немецкий офицер не знает украинского языка, но девушка, которая идет с ним под руку, должна понимать.

Приблизившись, женщина сказала:

— Провалились бы вы на этом месте! И как вас только земля носит!

Сказав так, она сплюнула и медленно пошла дальше.

Николай Иванович сильно сжал мою руку, и я поняла, что сказанные слова ему далеко не безразличны. Как хотелось мне в ту минуту подойти к женщине и сказать: «Бабушка, дорогая, не проклинай нас, мы ведь не те, за кого ты нас принимаешь».

Видимо, читая мои мысли, Николай Иванович сказал:

— Успокойся, прошу, все правильно.

Уже на квартире, понимая мое состояние, он убеждал, что так и должно быть, мы не вызываем подозрения.

После войны, во время встречи с жителями города Ровно в музыкально-драматическом театре, ко мне подошла женщина. Это была не та старушка, но одна из тех, кто был в городе во время оккупации.