Она чуть не начала заверять Уэста, что Тит вряд ли изменит мнение о нем из-за чего-то подобного, но осеклась. То была просто просьба гордого юноши, который желал сохранить свою безответную любовь в тайне.
— Обещаю.
Как только на небе появились первые звезды, зажглись сотни фонарей, развешанных вдоль Дворцового проспекта. Неземные ноты «Молитвы Серафимов» вознеслись над толпой, поначалу почти неслышные, но постепенно набирающие мощь и размах. Похоронная процессия двинулась от Цитадели. В катафалки с усопшими не стали впрягать ни пегасов, ни даже фениксов. Их несли на плечах маги.
Толпа присоединилась к молитве, сотни тысяч голосов одновременно взметнулись ввысь.
— Уйдешь ли ты, как корабль, покидающий гавань? Вернешься ли, пролившись на землю дождем? Стану ли я твоим проводником в Посмертие, коли высоко подниму самый яркий свет здесь, на земле?
Пять катафалков прибыли на площадь перед собором: Амары, Уинтервейла, Тита Константиноса, миссис Хэнкок и учителя Хейвуда. На последних двух стояли очень похожие на погибших деревянные статуи. Властитель Державы вместе с другими нес отцовский гроб, братья Кашкари — носилки Амары, леди Уинтервейл — своего сына, а генерал Рейнстоун — миссис Хэнкок. Иоланта была тронута, увидев Далберта у носилок учителя Хейвуда.
Усопших возложили на погребальные костры. Молитва достигла крещендо, а затем воцарилась полная тишина. Властитель Державы, мрачный и притягательный, обратился к толпе:
— Пред вами лежат мужество, стойкость, доброта, дружба и любовь. Пред вами лежат мужчины и женщины, которые могли избрать иной путь, смириться с несправедливостями мира, вместо того чтобы отдать свои жизни во имя перемен. Сегодня мы чествуем их. Их, а также всех тех, кто погиб ранее, вымостив для нас эту дорогу. Тех, о ком мы храним память, и тех, о ком позабыли. Но ничто не исчезает в Вечности. Миг добродетели всегда будет находить отклик в людских сердцах, как и акт героизма. Так чествуйте же мертвых — и живите в добродетели и героизме.
Принц один за другим поджигал погребальные костры. Языки пламени с треском вздымались все выше и выше. Детский голосок, чистый и звонкий, словно ангельский, запел первые ноты «Несокрушимой арии»:
— Что есть Пустота, как не начало Света? Что есть Свет, если не конец Страха? И кто есть я, как не воплощение Света? Кто я, как не начало Вечности?
Иоланта плакала в объятиях Уэста.
На следующее утро он вернулся в Англию в сопровождении Далберта. Братья Кашкари простились с Иолантой днем. Они свободно передвигались по Деламеру под видом повстанцев, недавно прибывших, дабы обсудить ситуацию с правителем Державы. Но теперь настала пора возвращаться домой.
Иола обняла обоих братьев:
— Берегите себя.
— И ты, Фэрфакс, — сказал младший Кашкари. — Но прежде чем мы уедем, это тебе.
Она приняла красивую шкатулку из красного дерева.
— Мне?
Мохандас кивнул. Впервые за долгое время в его глазах мелькнули веселые искорки.
Иоланта открыла шкатулку и расхохоталась. В конце летнего семестра они с принцем купили Кашкари замечательный бритвенный набор, украшенный монограммой — в благодарность за помощь, оказанную им в ночь Четвертого июня.
А теперь он вернул долг, и Иола держала в руках украшенный монограммой бритвенный набор с рукоятками из слоновой кости, инкрустированными золотом, который заставил бы Арчера Фэрфакса раздуться от мужской гордости.
Не прекращая смеяться, они снова обнялись.
После ухода братьев Иоланта долго смотрела на подарок, по очереди поднимая каждую вещицу и ощущая ее вес и форму, водя пальцами по выгравированным на верхнем краю помазка инициалам.
И неистово желая процветания и счастья этим выдающимся юношам.
* * *
Тит вернулся на виллу ночью и застал Фэрфакс, с закрытыми глазами растянувшейся на диване в солярии. А приблизившись, заметил на столике рядом дневник принцессы Ариадны. На открытых страницах отчетливо была видна запись.
Сердце сжалось. Что еще ему нужно узнать?
Поверх строчек лежала записка от Фэрфакс:
«
День, когда умерла его мать.
«