Нф-100: Изобретатель смысла

-  Джон Дж. Барсум,  - произнёс лейтенант, стараясь говорить как можно более торжественно.  - Ради вашей личной сохранности и блага всего человечества мне поручено взять вас под стражу и сопроводить в безопасное место.

-  Хорошо,  - сказал Барсум.  - Может быть, опустишь пушку?

-  Прошу прощения,  - лейтенант покраснел.  - Это рефлекс.

Безопасное место оказалось тюрьмой в полуразрушенном городке, где размещалось командование. Вежливый лейтенант простился с Барсумом на пороге камеры, и дальше Джоном Дж. занимались тюремщики - хмурые и неразговорчивые.

-  Спать здесь,  - показал старший на ржавую железную кровать с плоской, как блин, периной.  - Параша тут, если приспичит,  - ткнул он пальцем в ведро, сиротливо стоявшее в углу.  - Хоть ты и знаменитость, а живи, как люди живут.

На этом вводная лекция окончилась, и Барсум остался один. Спать ему не хотелось, пользоваться ведром - тоже. Оставалось предаваться раздумьям о долге и стойкости - с тех пор, как всё созданное Барсумом обратилось не ко злу даже, а к какой- то отвратительной и жестокой бессмыслице, подобное времяпрепровождение сделалось у него обычным делом.

Поразмыслив, Барсум пришёл к выводу, что за всю жизнь ничего у него не получилось сделать, как следует.

Захотел создать общество, способное жить в гармонии с природой и кормиться её щедрыми дарами, не загрязняя и не портя всё вокруг - и получился Ханаан, где картошка, редька и укроп восторжествовали над человеком.

Решил, что главное в жизни - красота, простота и гармония - и получил Арк, где человеческую жизнь опутали тысячи правил и предписаний. Стоила ли этого гармония, даже самая что ни на есть распрекрасная?

И, наконец, Новая Троя, его последняя надежда. Тьфу, даже говорить не хочется...

И почему так вышло? Совсем не похоже на то, чего он хотел. Может, он и вправду всего лишь взбалмошный миллионер, которому вступила в голову блажь? Нет, не то: ведь он и в самом деле хотел помочь людям. А, может, в людях и заключается проблема? Нет, вряд ли. Люди, с которыми он основывал кантоны, были самые обыкновенные, не лучше и не хуже самого Барсума. Основать, что ли, ещё один кантон, контрольный? Ну да, усмехнулся этой мысли Барсум, как будто что- то изменится. Дело не в количестве кантонов, нет...

А в чём?

Вновь мысль его вернулась к людям. Люди, да. Люди, люди, люди. А, чёрт возьми, почему он вообще о них думает? Мало, что ли, он видел от них зла и несправедливости? Разве не доказали ему даже лучшие из них, что и они желают одного: как следует устроиться в этой жизни?

Но, подумал вдруг Барсум, а так ли это плохо? Сколько бы он сумел совершить, если бы не бросал едва начатое, если бы имел человека, на которого можно опереться, если бы... Оказывается, вечный поиск и вечное сомнение хороши на словах, а человек по природе своей хочет стабильности - даже Джон Дж. Барсум. Да уж, воистину странные вещи приходят на ум, когда сидишь в тюрьме!

Взошла луна и осветила камеру Барсума. Свет её был нежен и чист. Под окном трещали цикады, вокруг лампочки кружился мотылёк. Всё вокруг погрузилось в сон. Спали в землянках и юртах конгары, храпели, причмокивая, земляне, молчали винтовки и гаубицы - мир спал, а в гарнизонной тюрьме мерял шагами крохотную комнатушку, его, мира, творец - скромный человечек с ушами, как лопухи, с носом- картошкой и широко раскрытыми голубыми глазами. Думал он, отчего воюет человек, почему не сидится ему дома даже тогда, когда, казалось, есть у него всё, чего душа желает.

Нет, надо что- то делать с головой - в последнее время она соображает совсем плохо. Интересно, это от возраста или как? Я покинул Землю в двадцать семь, сказал себе Барсум, и тридцать лет прожил здесь, на Тразиллане. Значит, пятьдесят семь. Странно: автоматический доктор говорит, что мне, по меньшей мере, восемьдесят. Сбоит, наверное... Хотя сердце пошаливает, да и в боку колет, если пройти пару миль... Восемьдесят на Земле - не старость. А здесь, на Тразиллане? Отличается ли Тразиллан от Земли? Когда- то я думал, что да, а теперь не поручился бы.

Говорят, если человек много смеётся, то он и стареет медленнее. Давненько я не изобретал ничего весёлого или хотя бы глуповатого... Если подумать, заниматься мне приходилось, главным образом, серьёзными вещами. Был ли от них прок? Наверное, нет. А ведь именно от тяжких, удушающе серьёзных вещей я и бежал с Земли... Тогда я, кажется, надеялся на то, что в новой земле обрету утраченную свободу творчества. Как странно всё сложилось...