Когда же эти милые вещи наигрались со мной и выплюнули, я дал себе зарок не увлекаться чрезмерно людьми и идеями, и с тех пор при взгляде на человека, бесконечно убеждённого в своей правоте, первым делом представляю, как бы он вёл себя, если бы опасность угрожала не общественным интересам, не благу всех и каждого, а его собственной драгоценной единственной жизни. Рекомендую этот способ всем любителям наблюдать, как гуманист и умница превращается в хама, расталкивающего окружающих локтями, как милый старик, недавно кормивший в парке голубей, орудует тростью как дубиной, а вчерашний добряк ревёт, словно бык, силясь сбросить навалившиеся на него тела. Как в ход идут ногти и зубы, и никто не брезгует самыми грязными приёмами. Как лица искажаются яростью и страхом, глаза выкатываются из орбит, а ноздри раздуваются как во время бега или при совокуплении. Это горькая микстура, может даже слишком, но она неплохо отрезвляет: во всяком случае, если теперь мне случается открыть рот, я, ощипанный курёнок с плоскими ногтями, говорю лишь за самого себя.
Что же до Гиркаса, то когда я ради интереса попытался проделать с ним этот трюк (я вообразил его на тонущем корабле, в толпе обезумевших пассажиров), меня ждал сюрприз. Единственное выражение, которое я смог представить на его лице в случае смертельной опасности - искреннее недоумение. Поэтому, думаю, вы сумеете понять моё удивление, когда я узнал, что с войны Гиркас вернулся целым и невредимым.
Клянусь честью, я был уверен, что его убьёт первая же пуля.
Глава шестая
Всё будет коннеро
Сделав огромный крюк, мы вновь возвращаемся к нашему повествованию.
Сборы, вопреки ожиданиям, заняли немного времени. В большой кожаный чемодан, порядком облезший от бесконечной смены хозяев, Гиркас побросал, не глядя, чистые рубашки и носки, прикрыв их сверху брюками канареечного цвета и костюмом, подаренным дядей на совершеннолетие.
- Ну вот, - вздохнул он. - Конкас, ты скоро?
- Почти всё, - отозвался Конкас. Давным- давно, будучи официально мёртвым, он решил, что не вправе отказываться от тех полезных вещей, что материковые конгары кладут в могилы, и с радостью присвоил себе прочную рубаху и штаны из волокна йоли, которые надевал по большим праздникам. Помимо одежды, в его посмертное снаряжение входил набор посуды и церемониальное оружие конгар -
- Конкас, - сказал он. - А как ты пользуешься этой штукой?
- А вот так, - показал Конкас.
- Впечатляет, - Гиркас присвистнул. - Смотри, когда выпьешь, за неё не берись, а то я тебя знаю.
Соседи провожали Гиркаса и его помощника удивлёнными взглядами. Оба на их памяти никогда не покидали конторы. Слухи об отъезде Гиркаса разлетелись быстро, и на вокзале собралась огромная толпа любопытных, никогда не видевших Дун Сотелейнена вживую. Был там и я: редактор требовал от меня чётких снимков крупным планом, поэтому происходившее я помню в раскадровке.
Вот Гиркас ступает на подножку поезда. За ним идёт Конкас. Его лицо красно от натуги: помимо своего рюкзака, он тащит чемодан Гиркаса и увесистый контейнер с вещами, принадлежащими перфекте. Следующий кадр. Вот Конкас, поскользнувшись на подножке, падает и ударяется головой о поезд. Падая, он выпускает из рук всё, что нес. Чемодан Гиркаса, описывая в воздухе дугу, раскрывается и выбрасывает в толпу содержимое. Серебром блестит на солнце падающий контейнер перфекты. В толпе кричит женщина: ей кажется, что она вот- вот будет искалечена. Контейнер, ударившись несколько раз о платформу, застывает в облаке пыли. Гиркас, зашедший было в поезд, выпрыгивает из вагона и вцепляется Конкасу в волосы. Оба готовятся к драке, словно уличные коты. Улучив момент, я поймал в объектив лицо перфекты: клянусь, оно было невозмутимо.
- Вонючий конгар! - хрипит Гиркас. - Истребить бы вас всех до единого!
- Пробовали уже, - отвечает Конкас, - Не вышло!
- Отпусти руку!
- Это зачем?
- А чтобы я мог тебя ударить!
- Вот ещё!
- Отпусти, говорю!
Ценой огромных усилий их удалось разнять и засунуть в вагон. Тут возникла новая проблема: вагон, в основном, занимали конгары, и Гиркас категорически отказался сидеть с ними рядом.
- Что?! - воскликнул он. - Чтобы я, чистокровный землянин, благородный новотроянец, сидел с дикарями? Да чёрта с два! Конкас, выстави их вон!
Конкас, взъерошенный после драки, помотал головой:
- Сами выставляйте! Тут сорок человек ждут - не дождутся, пока их выставят.
И Гиркас не рискнул. После долгих странствий по вагону - в нескольких проходах конгары умудрились соорудить из вещей нечто вроде баррикад - он выбрал место рядом с добродушного вида пожилым ханаанцем, который был занят тем, что сортировал картошку из большого чёрного мешка - в одну кучку - маленькая, в другую - большая, а ведь потом ещё надо разделить на молодую и старую...