НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33

Через некоторое время (дело происходило летом 1959 года) в «Литературной газете» появился ответ А.Антонову, в котором справедливо было замечено, что автору реплики наиболее фантастическими кажутся те реалии, которые уже осуществлены или почти осуществлены современными наукой и техникой, не то что через тысячелетия. «И… если бы фантазия в романе Ефремова ограничилась только этими нехитрыми мечтами, то он уподобился бы тем писателям, которые смеют фантазировать лишь на три года вперед и которым верхом дерзости кажется мечта об уже осуществленном подводном телевидении». И далее: «Дело ведь, в конечном итоге, совсем не в том, что одному из читателей не понравился роман И.Ефремова, — тысячам других он, наоборот, понравился. И дело даже не только в самом романе. А в том, что в этой пространной реплике-статье как бы собраны воедино все те неверные требования, с которыми у нас долгое время подходили, да и сейчас порой подходят, к научной фантастике. Смысл их сводится, в общем, к одному: мечтайте, товарищи, «поближе». Не перехватывайте. Фантазируйте в пределах, уже завоеванных наукой, решайте проблемы, уже поставленные народным хозяйством. Фантазируйте, так сказать, трезво. И по возможности попроще.

Против этой регламентации, против этих вульгарных ограничений творческой фантазии следует решительно бороться…»

Однако «Промышленно-экономическая газета» решила защитить честь мундира. Были собраны мощные силы в лице четырех авторов со званиями, которые подписали новую статью, подкрепленную подборкой читательских писем. Разговор велся на более высоких нотах. Теперь Ефремову были предъявлены идейные обвинения. Он обвинялся в проповеди индивидуализма и идеализма, непонимании законов научного коммунизма, забвении истории родной страны и многих других смертных грехах. Материал этот пестрел фразами типа: «Наши дети школьного возраста получат после прочтения ее неверное представление об эпохе будущего», или «Утверждение реальности антимира… — это идеализм», или «Ефремов пишет о звездоплавателях, ни полслова не говоря о хозяевах жизни, о тех, кто обеспечивает всеми материальными благами любителей сильных ощущений, носящихся по Вселенной», или «…в других местах есть смутные, глухие упоминания о рабочих, загнанных (вот даже как! — В.Р.) в подземные глубины, в шахты…»

Словом, материал содержал такое обилие несправедливостей и передержек, что вызвал гневную отповедь академика В.Амбарцумяна «Критический туман вокруг «Туманности Андромеды». Письмо астрофизика было напечатано в «Литературной газете» вместе с большим редакционным послесловием и положило конец «странной кампании» «Промышленно-экономической газеты».

«Разве, — спрашивал В.Амбарцумян, — товарищи В.Воеводин, А.Зворыкин, Л.Майстров, Б.Ржонсницкий располагают более точными сведениями о том, как конкретно будет устроена жизнь людей спустя несколько тысяч лет? Если же они недовольны слишком «неосторожным» взлетом фантазии Ефремова, то мы, читатели, скажем таким критикам: не мешайте писателям создавать фантастические романы и повести о будущем человечестве. Ведь это то будущее, основы которого мы строим, и нам хочется хоть одним глазом взглянуть на него…

Урок был крепким, и надо сказать, что с тех пор «Туманность Андромеды» больше никто преследовать не пытался. «Туманность Андромеды» стала звездным часом Ефремова. Написанное после нее толстое «Лезвие бритвы», несмотря на ряд любопытных пассажей, не идет с ней ни в какое сравнение. Роман отчаянно разношерстен и не скомпонован, но вопреки этому, а может быть, и благодаря широко читается.

Но у Ефремова есть еще и «Час Быка», который без всяких объяснений не попал в его собрание сочинений, хотя он был напечатан в конце 60-х годов в журнале и вышел массовым тиражом. Написанный через десять лет после «Туманности…», «Час Быка» резко контрастирует с нею по настроению. Золотое сияние сменилось тревожными сумерками. Может быть, неслучайно. Писатель чутко улавливал общественные настроения. В атмосфере духовного подъема, воцарившегося в стране после XX съезда партии, создавалась «Туманность Андромеды», в обстановке обозначившейся стагнации — «Час Быка».

Что же испугало в этом романе те силы, которые фактически изъяли «Час Быка» из литературного обращения, даже из библиографических сведений. Может быть, то, что общественный строй на выдуманной планете Торманс автор назвал «муравьиным социализмом»? Обращалось внимание на слова, а не на суть дела.