НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33

Послевоенное десятилетие прошло под знаком так называемой фантастики «ближнего прицела», прямой наследницы критики 30-х годов, отвергавшей, как мы помним, и космические полеты, и овладение сокровенны­ми тайнами природы, и загляд в далекое будущее. Трубадуры этого «учения» добровольно надели на себя шоры и всех остальных заставляли сделать то же самое. С.Иванов в статье, которую можно назвать программной (Октябрь. — 1950. — № 1), писал: «Разве постановление о полезащитных лесных полосах, рассчитанное на пятнадцатилетний срок, в течение которого должна быть коренным образом преображена почти половина нашей страны, преображена настолько, что изменится даже климат, — разве это постановление не является исключительно благодатным материалом для настоящих фантастов?»

«В самом деле, посмотрим, например, к каким колоссальным изменениям буквально во всех отраслях нашей жизни приведет осуществление одной из конкретных задач — годовой выплавки шестидесяти миллионов тонн стали, — и перед нами во всей своей широте развертывается картина комплексного развития страны…»

Это, так сказать, принципиальное стратегическое нацеливание фантастики. А вот и некоторые из конкретных оценок: «Его (С.Беляева. — В.Р.) роман «Приключения Сэмюэля Пингля», проникнутый духом низкопоклонства перед заграницей, был отвергнут советской общественностью…», «Порочными надо назвать и рассказы ленинградского писателя Л.Успенского, который звал советских писателей учиться у Запада…», «Сопостав­ляя человека и природу, Брагин все свои симпатии отдает «умным» букашкам и таракашкам, всячески принижая человека… На основе этого порочного вывода делаются столь же неверные и другие: о необходимости для человека с благоговением относиться к природе, к ее «чудесам», а не бороться с природой, не подчинять ее человеку, не ставить ее на службу человеку»…

И штемпелюющий вывод: «Их «произведения» народу не нужны».

Слышите знакомые интонации: малейшее обвинение — и тут же политический ярлык! И все от имени народа.

Сегодня можно только поражаться, с каким энтузиазмом и пафосом утверждалась подобная галиматья, на первый взгляд трудно объяснимая даже с позиций того времени. В самом-то деле, чего уж такого страшного в стремлении, скажем, помечтать о полете на Луну или о прекрасном мире будущего за пределами текущей пятилетки? Но ходить по означенным газонам категорически воспрещалось, хотя речь шла вовсе не о социальных аспектах мечтаний и уж тем более не о сатире, всего лишь о научно-технических поползновениях. Тем не менее обыкновенный звездолет был бы проклят как исчадье ада. За всеми этими нападками стоял страх мещан в политике и литературе перед раскрепощением воображения, перед самостоятельностью и независимостью мышления, хотя совершенно очевидно, что именно эти качества надо воспитывать у строителей нового общества в самую первую очередь. Но вдохновителей подобных кампаний чересчур самостоятельные строители как раз и не устраивали.

Еще более удивительно, с какой готовностью довольно большая группа писателей (не все, впрочем) взяла эти установки на вооружение и принялась сочинять рассказ за рассказом, рекордные по своей пустоте и блеклости. Тут уж не надо было не только воображать, но даже думать: представил себе наскоро, скажем, прибор для обнаружения металлических предметов под землей, и садись писать фантастику.

И уж совсем необъясним тот факт, что трижды осмеянная и отвергнутая фантастика «ближнего прицела» дожила до наших дней. Если не в теории, то на практике некоторые писатели не смогли, а скорее, не захотели выходить за очень удобные для них рамки. И никакая критика не смогла остановить множества изданий и, главным образом, переизданий.

Взять хотя бы книги Владимира Немцова. Они многочисленны и потому не будем их даже перечислять. Вот типичная для него повесть «Альтаир». О чем она? Если говорить о фантастической стороне, то в ней одни молодые люди конструируют портативный радиопередатчик, а другие молодые люди — портативный телепередатчик. Этот последний по ошибке попал не на тот грузовик и был увезен в неизвестном направлении. Периодически он включается и передает простирающиеся перед объективом пейзажи. Изобретатели гоняются за ним чуть ли не по всей европейской части СССР, в чем и состоит приключенческий сюжет повествования. И все. Ни жизненных конфликтов, ни человеческих характеров, каждый из героев — сплошное собрание приятств, как выражались в старину. Никакая это не фантастика, а обыкновенная производственная повесть, но без признаков тех достоинств, которые должны быть присущи художественной прозе. Нет в «Альтаире» и реальных примет времени. Но все же повесть несет на себе отпечаток эпохи — она наводит румянец на трудные послевоенные годы, создавая впечатление, что никаких трудностей не существовало совсем.