В художественном отношении повесть Шпанова — абсолютный нуль, но как знамение времени эта книга — характерный документ. Пожалуй, больше нигде бодряческие настроения не были доведены до такого абсурда. Прочитанная под верным углом зрения, повесть могла бы многим раскрыть глаза на несостоятельность шапкозакидательских доктрин. Беда в том, что тогда трудно было выбрать верный угол зрения. Если бы автору в 1939 году сказали, что его книга психологически разоружает советский народ перед лицом смертельной опасности, он был бы неподдельно возмущен. А человеку, высказавшему подобное мнение, в те годы могло и не поздоровиться.
Конечно, заранее представить себе то, что произошло в первые месяцы Великой Отечественной войны, было очень трудно. А впрочем! Вот отрывок из дневника московского девятиклассника Льва Федотова, написанный 5 июня 1941 года: …я думаю, что война начнется или во второй половине этого месяца… или в начале июля, но не позже, ибо германцы будут стремиться окончить войну до морозов… До зимы они нас не победят, а наша зима их полностью доконает, как это было в 1812 году с Бонапартом… Победа победой, но вот то, что мы сможем потерять в первую половину войны много территории, это возможно… Как это ни тяжело, но вполне возможно, что мы оставим немцам… такие центры, как Житомир, Винница, Витебск, Псков, Гомель… Что касается столиц наших республик, то Минск мы, очевидно, сдадим, Киев немцы тоже могут захватить, но с непомерно большими трудностями… То, что Ленинграда немцам не видать, это я уверен твердо, если это случится, то это будет не раньше, чем падет его последний защитник…» Сегодня пророческие строчки юноши выглядят куда большей фантастикой, чем стряпня профессионального литератора.
Но не будем требовать слишком многого. Чтобы так предвидеть, надо было обладать особой проницательностью. Впрочем, если ты назвался фантастом… Нет, будем честны, вряд ли хоть один автор решился бы живописать сдачу русских, белорусских, украинских городов, ужас разбитых переправ, трагедию народного ополчения под Москвой и величественную эпопею Брестской крепости… А если бы и решился, шансов увидеть свет у его сочинения не было. Такого рода претензии предъявлять Шпанову мы не будем даже сегодня. Но кое в чем можем и предъявить.
Взявшись за тему будущей войны с фашизмом, автор был обязан осознать и постараться довести до читателя ее нешуточную, невероятную трудность. А это в 1939 году уже можно было понимать. Это понимал, например, М.Кольцов в своих «Испанских дневниках», Э.Генри в книге «Гитлер против СССР», без зазнайства готовился к войне герой пьесы К.Симонова «Парень из нашего города». Впрочем, мы сейчас ведем речь о фантастике. Что ж, у фантаста Шпанова был в резерве по крайней мере один достойный выход: не сочинять свою вредную околесицу. Но мы не должны забывать, что опять-таки кого-то очень устраивала подобная писанина. Ведь «Первый удар» был напечатан в самом массовом издании тех лет — «Роман-газете».
Разумеется, позорной книжкой Шпанова оборонная тема в фантастике 30-х годов не исчерпывалась и не могла исчерпаться.
Казалось бы, что содержание романов Юрия Долгушина «Генератор чудес» (или «ГЧ») и Александра Казанцева «Пылающий остров» несравненно дальше от реальной действительности, чем «Первый удар», действие которого протекает в реальных границах, над реальными городами, названы реально существующие военные части… А вот поди ж ты! Парадоксальная вещь фантастика — порой, чем дальше она отходит от действительности, тем ближе приближается к ней, Построенные на выдумке названные книги гораздо вернее, чем лживая повесть Шпанова, донесли до нас атмосферу предвоенных лет, приближение большой беды.
«Генератор чудес» был напечатан в 1939–1940 годах в журнале «Техника — молодежи» и отдельным изданием выйти до войны не успел, хотя, как свидетельствует сам автор, роман вызвал отклик в читательских сердцах: писатель получил массу писем, организовывались читательские конференции.
Готовя роман к переизданию через полтора десятка лет, автор неизбежно должен был почувствовать на себе «проклятие» фантастики, повествующей о недалеком будущем (которая не имеет ничего общего с фантастикой «ближнего прицела», о ней речь впереди). Жизнь проэкзаменовала автора: оказались ли верными его прогнозы и предположения. И что же? Отгремела великая война, но ведь не употреблялись в ней чудесные генераторы, способные усыпить целое войско, никто и по сей день не лечит болезни сверхкороткими волнами, по крайней мере так, как это описано в романе. По «методологии», предполагаемой Я.Дорфманом, такое произведение следовало бы бросить в корзину. А мы все-таки подождем его бросать… Долгушин рассказал в предисловии, как ему рекомендовали перенести действие в сегодняшний день или даже в будущее, изменить биографии героев, словом, написать новое произведение. И хотя «ГЧ» подвергся серьезной редактуре, принципиально он не изменился и именно благодаря этому остался значительным явлением советской фантастики конца 30-х годов.