Как прыгали по скалам нагишом!
Пока меня с пути не завернули,
Писался я чечено-ингушом.
Одним досталась рана ножевая,
Другим — дела другие, ну, а третьим —
третья треть.
Сибирь! Сибирь — держава бичевая,
Где есть, где жить, и есть где помереть.
Я был КУДРЯВ, но кудри истребили,
Семь пядей из-за лысини во лбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Воспоминанья только потревожь я,—
Всегда одно: «На помощь! Караул!»
Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
А место битвы — город Барнаул.
Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя.
Те и другие были не отсюда,
Но воевали, словно за себя.
А те, кто нас на подвиги подбили,
Давно лежат и корчатся в гробу,—
Их всех свезли туда в автомобиле,
А самый главный вылетел в трубу.
Райские яблоки
Я умру, говорят, мы когда-то всегда умираем.
Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом,—
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
Вот и дело с концом,—
в райских кущах покушаю яблок.
Подойду не спеша — вдруг апостол вернет, остолоп.
Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то,—
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел,
И среди ничего возвышались литые ворота,
И этап-богатырь — тысяч пять — на коленках сидел.
Как ржанет коренник,—
я смирил его ласковым словом,
Да репей из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Петр-апостол, старик, что-то долго возился с засовом.
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушел.
Тот огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Вон — следы песьих лап. Да не рай это вовсе, а зона!
Все вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.
Мыс конями глядим — вот уж истинно
зона всем зонам! —
Хлебный дух из ворот — так надежней,
чем руки вязать.
Я пока невредим, но и я нахлебался озоном,
Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать.
Засучив рукава пролетели две тени в зеленом.
С криком — «В рельсу стучи!» пропорхнули на
крыльях бичи.
Там малина, братва, — нас встречают
малиновым звоном!
Нет, звенели ключи — это к нам подбирали ключи.
Я подох на задах, на руках на старушечьих, дряблых,
Не к Мадонне прижат Божий сын, а к стене, как холоп.
В дивных райских садах просто
прорва мороженых яблок,
Но сады сторожат, и стреляют без промаха в лоб.
Херувимы кружат, ангел окает с вышки — занятно!
Да не взыщет Христос, — рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно,
Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев.
Я вторично умру — если надо, мы вновь умираем.
Удалось, бог ты мой, я не сам, вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру — всех застреленных
балуют раем,
А оттуда землей — береженого бог бережет.
В грязь ударю лицом, завалюсь после выстрела набок.
Кони хочут овса, но пора закусить удила.
Вдоль обрыва, с кнутом,
по-над пропастью, пазуху яблок
Я тебе принесу — ты меня и из рая ждала.
Баллада о вольных стрелках
Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой,
Нет надежнее приюта —
скройся в лес, не пропадешь,—
Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош.
Бедняки и бедолаги, презирая жизнь слуги,
И бездомные бродяги, у кого одни долги,—
Все, кто загнан, неприкаян, в этот вольный лес бегут,
Потому что здесь хозяин —
славный парень Робин Гуд!
Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов,
Здесь с почетом принимают оторви-сорвиголов.
И скрываются до срока даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрека — тот всегда не при деньгах.
Знают все оленьи тропы, словно линии руки,
В прошлом слуги и холопы, ныне — вольные стрелки.
Здесь того, кто все теряет, защитят и сберегут:
По лесной стране гуляет славный парень — Робин Гуд!
И живут да поживают всем запретам вопреки
И ничуть не унывают эти вольные стрелки.
Спят, укрывшись звездным небом,
мох под ребра подложив.
Им, какой бы холод ни был, — жив, и славно, если жив.
Но вздыхают от разлуки: где-то дом и клок земли,
Да поглаживают луки, чтоб в бою не подвели.
И стрелков не сыщешь лучших.
Что же завтра, где их ждут,—
Скажет первый в мире лучник
славный парень Робин Гуд!
Баллада о времени
Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но… развяжет язык молчаливый гранит —
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах…
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло —
И оно снова тайны отдаст!
Упадут сто замков, и спадут сто оков,
И сойдут сто потов с целой груды веков,
И польются легенды из сотен стихов —
Про турниры, осады, про вольных стрелков.
Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
И гляди понимающим оком.
Потому что любовь — это вечно любовь,
Даже в будущем вашем далеком.
Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.
Но не все, оставаясь живыми,
В доброте сохраняли сердца,
Защитив свое доброе имя
От заведомой лжи подлеца.
Хорошо, если конь закусил удила
И рука на копье поудобней легла,