Читаем Ни единою буквой не лгу: Стихи и песни полностью

Все взято в трубы, перекрыты краны,

Ночами только воют и скулят.

Но надо, надо сыпать соль на раны,

Чтоб лучше помнить — пусть они болят.

«Беда! Теперь мне кажется…»

Беда!

Теперь мне кажется, что мне не успеть

за собой:

Всегда

Как будто в очередь встаю за судьбой…

Дела!

Меня замучили дела — каждый миг, каждый час,

каждый день…

Дотла

Сгорело время, да и я — нет меня,

только тень!

Ты ждешь…

А может, ждать уже устал — и ушел

или спишь…

Ну, что ж,—

Быть может, мысленно со мной говоришь.

Теперь

Ты должен вечер мне один подарить,

подарить —

Поверь,

Мы будем много говорить!..

Опять!..

Все время новые дела, у меня

все дела —

Догнать,

Или успеть, или найти… Нет, опять

не нашла!

Беда!

Теперь мне кажется, что мне не успеть

за собой,—

Всегда

Последний в очереди — ты, дорогой!

Теперь

Ты должен вечер мне один подарить,

подарить —

Поверь,

Мы будем только говорить.

Подруг

Давно не вижу — все дела у меня,

все дела…

И вдруг

Сгорели пламенем дотла — не дела,

а зола!

Весь год

Он ждал, но больше ждать и дня

не хотел,—

И вот

Не стало вовсе у меня добрых дел.

Теперь

Ты должен вечер мне один подарить,

подарить —

Поверь,

Что мы не будем говорить.

Случай

Мне в ресторане вечером вчера

Сказали с юморком и с этикетом,

Что киснет водка, выдохлась икра

И что у них — ученый по ракетам.

И, многих помня — с водкой пополам,

Не разобрав, что плещется в бокале,

Я, улыбаясь, подходил к столам,

И отзывался, если окликали.

Вот он — надменный, словно Ришелье,

Как благородный папа в старом скетче…

Но это был директор ателье

И не был засекреченный ракетчик.

Со мной гитара, струны к ней в запас,

И я гордился тем, что тоже в моде.

(К науке тяга сильная сейчас,

Но и к гитаре тяга есть в народе).

Я выпил залпом — и разбил бокал!

Мгновенно мне гитару дали в руки.

Я три своих аккорда перебрал,

Запел и запил от любви к науке.

Я пел и думал: вот икра стоит,

А говорят, кеты не стало в реках…

А мой ученый где-нибудь сидит

И мыслит в миллионах и парсеках…

И, обнимая женщину в колье

И сделав вид, что хочет в песни вжиться,

Задумался директор ателье…

О том, что завтра скажет сослуживцам.

Он предложил мне позже на дому,

Успев включить магнитофон в портфеле:

«Давай дружить домами». Я ему

Сказал: «Давай: мой дом — твой Дом моделей».

И я нарочно разорвал струну

И, утаив, что есть запас в кармане,

Сказал: «Привет, зайти не премину,

Но только — если будет марсианин…»

Я шел домой под утро, как старик.

Мне под ноги катились дети с горки,

И аккуратный первый ученик

Шел в школу получать свои пятерки.

Ну что ж, мне поделом и по делам —

Лишь первые пятерки получают!..

Не надо подходить к чужим столам

И отзываться, если окликают.

«Мне судьба — до последней черты, до креста …»

Мне судьба — до последней черты, до креста —

Спорить до хрипоты, а за ней — немота,

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что — не то это вовсе, не тот и не та…

Что — лабазники врут про ошибки Христа,

Что — пока еще в грунт не влежалась плита,

Триста лет под татарами — жизнь еще та,

Маета трехсотлетняя и нищета.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один — против ста.

Вот намерений добрых, и бунтов тщета,

Пугачевщина, кровь и опять — нищета.

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,—

Повторю, даже в образе злого шута!

Но — не стоит предмет, да и тема не та:

«Суета всех сует — все равно суета».

Только чашу испить — не успеть на бегу,

Даже если разлить — все равно не смогу.

Или выплеснуть в наглую рожу врагу?..

Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!

Потерплю — и достойного подстерегу:

Передам — и не надо держаться в кругу

И в кромешную тьму, и в неясную згу.

Другу передоверивши чашу, сбегу…

Смог ли он ее выпить — узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,—

Никому не скажу, при себе сберегу,

А сказать — и затопчут меня на лугу…

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!

Может, кто-то когда-то поставит свечу

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

И веселый манер, на котором шучу…

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят Напустить, — не хочу!

На ослабленном нерве· я не зазвучу —

Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!..

Лучше я загуляю, запью, заторчу,

Все, что ночью кропаю, — в чаду растопчу,

Лучше голову песне своей откручу —

Но не буду скользить, словно пыль по лучу!

Если все-таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с Несней не слишком груба,

Если вдруг докажу, даже с пеной у рта,—

Я умру — и скажу, что не все суета!

Лирическая

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно —

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени.

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света,—

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре…

Все равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на море.

В какой день недели, в котором часу

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия