Ни пуха вам, ни пера

А вот в наседку легче. Наседка сидела под припечком в хате, очень прочно сидела, не удирала. Ну и клятущая наседка была! Только что подойдешь зачем-то к припечку, сразу: "Рль-рль-рль-рль!" Как "зарельчит" и в икру клювом только — стук! Клювом — стук! Вольно клевала клятая наседка!.. Вот ее из брызгалки как обольешь! Ох, и шуму тогда в хате: наседка квохчет, по хате прыгает, яйца под квочкой мокрые, из гнезда грязная жидкость льется… Весело!

А если заскочит на тот гам в хату мать, тогда уже грустно. Брызгалка разлетается, ударившись об Олексину нижнюю спину, к той спине присоединяется еще такой удар матери, что Олексиной головой открываются двери, и Олекса, не задерживаясь в сенях, летит до самой повети. От повети с криком: "Я больше не буду!", через перелаз на огород и в картофель.

В картофеле уже отдышка.

А в хате звучит:

— Я тебе, разбойник, дам брызгалку! Самого, ирода, под припечек на яйца посажу! Чтоб знал, как наседку из брызгалки обливать!

Дрожит Олекса в картофеле, лежа в борозде. Дрожит и думает всхлипывая: "Не усижу я под припечком на яйцах, ей-бо, не усижу! Удеру!"

Долго мать ругается, пока под квочкой сено не переменит, яйца не вытрет.

А когда успокоится — это уже только вечером, — тогда кричит:

— Где же ты, брызгальщик? Вылезай! Иди молока выпей!

— А бить не будете, мама?

— Ну, иди уже, иди! Да не трогай ты мне наседку!

— Не буду, мама, накажи бог, не буду!

Помирились…

А уже после брызгалки — бузиновый пугач.

Бузиновый пугач — оружие весьма популярное и очень распространенное среди будущих охотников.

Жертвами этого оружия большей частью бывают мухи, маленькие лягушки, маленькие цыплята и т. д.

Муху можно убить из пугача насмерть, лягушонка и цыпленка перепугать.

"Пук!" — цыпленок только прыг! — и озирается на все стороны: что с ним случилось, что он так подпрыгнул.

Наседка тоже встревожена, наклоняет набок голову и внимательно всматривается в небо одним глазом, не коршун ли случайно…

Пугач — оружие не очень агрессивное, но и оно иногда причиняло маленькому Олексе много неприятностей.

Как-то к маме заглянула тетя Оришка, мамина кума, с маленькой Марьянкой на руках. Марьянке было всего три месяца. Положили Марьянку на полати, на подушку, и болтают себе мама с тетей Оришкой.

Олекса подошел к Марьянке с пугачом в руках, хорошенько нацелился и в лоб Марьянке "пук!".

Было реву Марьянки, было крику маминого и тетиного, был горячий шлепок Олексе по нижней спине, но больнее всего было то, что полетел пугач в печь.

— Ох, и пугач же был! Такого пугача, как у меня, во всем краю не было! — вспоминал Олекса. — Как послюнишь паклю и сделаешь из той пакли пульку — тугую-тугую! — да как выстрелишь, так пулька та

выше дерева летит! Вот какой был пугач! И сгорел!

Да чего только не перетерпишь, бывало, ради той охоты?

Отец собирался уже от шомполки переходить на централку и купил пять штук медных патронов двенадцатого калибра.

Об этом Олекса рассказал Одаркиному Ильку. А Илько сразу:

— А ты укради один патрон — пистолет сделаем!

Долго они выстругивали ложу для пистолета, долго прикручивали проволокой патрон к ложу… Наконец прикрутили.

Немало пришлось повозиться у отцовского ящика, где он прятал порох, дробь, пистоны и прочие охотничьи принадлежности.

Наконец порох есть! И спички есть!

Набили патрон порохом и пошли к самому берегу.

Олекса держал пистолет, а Илько поджигал спичкой.

Вот бахнуло! Ну и бахнуло! Даже волны по берегу пошли!

Отца не было дома, а мать, когда Олекса пришел домой, спросила:

— Кто это на берегу бахал?

— Это паныч воробьев стрелял! — ответил Олекса.

— Нечего им, этим панычам, делать, так они воробьев пугают! А уже и не маленький! — бросила мать.

Стрелял Олекса из пистолета, хоть и не часто, однако стрелял: пороху трудно было достать.

Однажды они с Ильком надумали, что не очень их пистолет бабахает, надо, чтобы эхо было более сильным.

Понемногу насобирали пороху. Набили хорошо патрон, чуть ли не полпатрона пороху насыпали.

Пошли подальше от хаты, под самый лесок, у лозы.

Протянул Олекса руку с пистолетом, сам отвернулся:

— Поджигай, — говорит Ильку, — а сам падай!

Илько чиркнул спичку, ткнул сзади патрон и сам сразу упал.

Эх, и ббабахнуло же! Эх же и рвануло!

Разлетелся патрон на кусочки, и одним кусочком так и сняло ноготь на большом пальце у Олексы…

Не будем рассказывать, что было. Скажем только, что было больно, было грустно, было и стыдно. Пришлось к Александру Петровичу, к фельдшеру, идти — мать повела.

Стыдил он, стыдил Олексу:

— А еще охотника сын! Да еще хорошего охотника! Ну, куда это годится?!

Вот какое было, пока Олекса Иванович не стал настоящим охотником.

* * *

Как-то одним чудесным августовским днем захотелось мне проведать старенького Олексу Ивановича, давно уже я его не видел.

Поехал. Захватил на всякий случай ружье — может, думаю, где-нибудь постою на перелете.

От небольшой степной железнодорожной станции я межой прошел к Олексе Ивановичу пять километров пешком.

Копны кругом, копны и еще копны. Кое-где уже скирды стоят, колхозные скирды. Пришел я к Олексе Ивановичу. Встречает меня Семеновна.