Ни слова больше!

— Ничего. Без обид. — Позволяю ему себя увести, потому что надеюсь, что он вдруг разговорится. — Ты в порядке?

— Мы с Шарлоттой больше не пара. — Шейн спотыкается и еще сильнее вцепляется мне в плечо. — Разругались, и она уехала. Хреново, конечно. А с другой стороны, так даже… спокойнее. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю, — говорю. Парень не виноват, что хочет в кои-то веки побыть свободным. Или встречаться с тем, с кем его не связывает заключенный над трупом договор. — Со временем и она успокоится.

— Все к лучшему. Начнем с чис-стого листа, — икает Шейн.

— Ага, вам обоим не помешает.

— Знаешь… тогда в лесу все так запуталось. Ты велел молчать, что-то типа кодекса чести. Как в «Бойцовском клубе», только у нас «Трупный клуб». — Шейн выдыхает перегаром: — А что, клевое название.

— Прости, Шейн. Я не хотел… — Не хотел затыкать тебе рот, просто защищал отца от обвинения в убийстве. — Что бы ты иначе рассказал?

— Ну-у, про ссору бы упомянул, — отвечает он. — Вдруг важно? Я промолчал, и теперь этот подонок Гуннар Фокс гонит пургу… — Он отчаянно жестикулирует.

— Какая ссора? — спрашиваю, удерживая Шейна прямо.

— Да тогда в лесу. Полицейским, как договорились, молчок.

Отличная возможность узнать о деле побольше. Пусть Бринн и против того, чтобы «открывать этот ящик Пандоры», но, во-первых, Шейн сам из него уже наполовину высунулся, а во-вторых, мне жутко любопытно.

— О чем? — подначиваю. — Ты правда слышал, как мистер Ларкин с кем-то ругался?

— Чесслово. Он на весь лес орал про деньги на школьную поездку.

Смотрю на Шейна с открытым ртом. Деньги на школьную поездку. Именно эти слова страшили меня четыре года назад, когда я думал, что мистер Ларкин ругался с отцом. Теперь я вообще не понимаю, с кем еще можно было собачиться по этому поводу. Уж точно не с Декстером Роббинсом.

— Ты что-нибудь разобрал?

— Не оч-чень, — вновь икает Шейн. — Не хотел слишком приближаться. А когда крики стихли, я видел удаляющуюся спину… не мистера Ларкина, естессно.

— Ты знаешь, кто с ним был? — обалдеваю я.

— Думаю, да. Далековато было, но я узнал.

Понимаю, что надо срочно бежать за Бринн, чтобы она тоже услышала. Не успеваю повернуться, как Шейн выдает:

— Ник Галлахер.

Пульс делает скачок и останавливается.

— Что?! — выдыхаю я.

За спиной кто-то ахает. Оглядываюсь… За Бринн бежать не надо — она тут как тут.

На побледневшем лице — широко распахнутые глаза. Не говоря ни слова, она разворачивается на каблуках и бросается прочь, расталкивая толпу танцующих.

— Бринн, стой! — кричу я, устремляясь за ней.

Проблема в том, что на мне все еще висит Шейн. В нескольких шагах вижу Элли, которая, судя по ее растерянному виду, не понимает, что происходит.

— Ой, — произносит Шейн, — прям невезуха сплошная сегодня. Пора выпить. Тебе тоже, Три.

Он тащит меня в компанию игроков в лакросс.

— Чувак, не сейчас!

Когда наконец удается вырваться, Бринн нигде не видно. Элли по-прежнему лавирует между танцующими, вытягивая шею в поисках сестры.

Я никак не приду в себя после слов Шейна. Когда Бринн спрашивала, кто еще остался в списке подозреваемых, ее дядя был последним человеком на свете, на кого я бы подумал. Помню, как сам упомянул его в «Луче света», когда мы с ней обсуждали алиби, но чисто для примера — мол, любой сотрудник или ученик Сент-Амброуза мог оказаться в тот день в лесу. Какие у Ника Галлахера причины недолюбливать мистера Ларкина? И с какой стати он ругался с ним о деньгах? Их украл не Ник, а моя мать.

Ерунда какая-то. Надо срочно найти Бринн и попробовать протрезвить Шейна, а потом… Даже не знаю. По ходу разберемся.

Протискиваюсь в центр зала, ищу глазами Элли. Вон она — у дверей, остановилась и озирается по сторонам. На мгновение кудрявая шевелюра пропадает из виду — ее заслоняет чья-то массивная фигура. Человек оглядывается и…

— Нет!

Застываю как вкопанный. Откуда? Что за черт?

Времени на раздумья нет. Элли уже в коридоре, поворачивает направо, к выходу — видимо, решила поискать Бринн снаружи. С удвоенной силой продираюсь сквозь толпу, потому что человек, которому здесь не место, вышел за ней следом.

Глава 40 Бринн

Засекаю дядю Ника на парковке — он уже открывает дверцу машины — и несусь со всех ног наперерез.

— Куда это ты собрался? — кричу я, едва не поскользнувшись на замерзшей луже.

Мой грубый тон дядю заметно коробит.

— Домой, — отвечает он. — А ты почему без пальто? На улице мороз.

Холода я не чувствую. Я вообще ничего не чувствую.

— Что так рано? Дискотека еще не кончилась.

Дядя Ник поправляет очки:

— Устал. Возраст уже не тот.

Он улыбается, только мне не до улыбок.

— Дядя Ник, нам надо…

Слышу чей-то смех. Чуть поодаль, держась за руки, пробегает парочка. Нас, похоже, не заметили, но я все равно испуганно открываю дверцу дядиной машины и запрыгиваю на пассажирское сиденье.

— Нам надо поговорить.

— Ладно, — осторожно тянет дядя Ник. Он садится за руль, захлопывает дверцу, поворачивает зажигание. — Дай я хоть печку включу, а то ты продрогнешь.