— Прибавь к этому банды, которые приехали с других городов поработать на свадьбе: массовые гуляния — разгул для воров. И, самое неприятное, прибавь Тропу. Сколько банд скрывается в лесах, у нас нет даже приблизительных сведений! И ещё по Тропе в любой момент может прийти подкрепление с Ярн-Геронда и других крупных городов, хотя у атаманов и так сил больше, чем достаточно!
Огоньки боевого азарта в глазах ветерана потухли угольками отчаяния, когда он вспомнил о последнем факте. В его голосе зазвучали нотки обречённости.
— Я тебе так скажу... если какой-нибудь счастливый случай не поссорит Тропу и атаманов, то по нам уже можно заказывать панихиду. Я не очень люблю всякие службы, но сегодня час простоял на коленях в церкви... Толку никакого — что небу молитвы великого грешника? Но без помощи провидения нам никак, поэтому попытаться должен был. Не для себя — мне помирать уже не страшно, пожил, а единственный внук в Форкассии. А для старины Гулле, для боевых товарищей. Для идиота-обывателя, он же пальцем не пошевелит помочь, но первым взвоет, когда стража проиграет. На рыцарстве победа атаманов не скажется, эти миры традиционно не пересекаются. Купцы? Ну, станут платить побольше дань. А вот жизни ремесленника или чомпи не пожелаешь и врагу, когда Герцогово Око прекратит существование. Полбеды, что победят атаманы. Главный ужас, что победят именно эти атаманы. Все, как один, законченные садисты. Мне приходилось допрашивать девочек, переживших Ночь Девяти. Я, много повидавший мужик, прокусил кулак, когда впервые услышал подробности.
Ветеран показал до сих пор заметные шрамы от собственных зубов на кулаке.
— Старик в сером был даже больше прав, чем думает, — пробормотал Найрус. — Война. Не просто война. Тотальная война. До последнего бойца.
Невилл не понял, о чём говорит Найрус, но не стал переспрашивать, а продолжил мрачные предсказания:
— В день смерти Гулле за нами начнут охоту. Нас будут убивать спящими, причём и уволившихся бойцов, вырезать вместе с семьями, нападать средь бела дня. Не только бандиты, многие обыватели присоединяться к охоте, чтобы выслужиться перед атаманами.
Дав время Найрусу нарисовать в воображении эту страшную картину, ветеран раскрыл, почему и для противника данный бой последний.
— Атаманам отступить — тоже подписать себе приговор. Если мы добьёмся освобождения Гулле, от атаманов начнут разбегаться люди. В их лживый Кодекс Праведного Каторжанина перестанут верить даже последние кретины. Кончится всё тем, что нам принесут головы Девяти на большом блюде и будут ползать в ногах, чтобы мы приняли дары. Преступность в городе исчезнет, во всяком случае, в прежней форме. Кражи и бытовые убийства останутся, а организованные поборы и разбой прикажут долго жить.
Старый стражник вцепился в нашейник ближайших лат, словно бы перед ним стоял один из атаманов. Полный ненависти он вдавливал побелевшие пальцы в сталь, и Найрус со смесью восхищения и страха готов был поклясться, что сталь немного поддалась, словно бы перед тисками.
— Поэтому прочь сантименты! — буквально зарычал ветеран. — Старина Гулле слишком распустил атаманов своим благородством, и мы имеем то, что имеем. Он святой человек, но здесь не до святости. Клянусь, ночная армия пожалеет, что я снова в деле! Они не ценили такого противника как Воин Чести, так, значит, заслужили, чтобы их взяла за горло Тяжёлая Рука. Видишь, какой расклад. А ты переживать из-за одного мечника.
Невилл отпустил нашейник и смочил из фляги пересохшее горло. Обречённость и отчаяние исчезли. Ветеран снова горел азартом предстоящей схватки и верил в победу. Для этой веры не было никаких оснований, но любая вера по природе своей иррациональна.
Найрус вначале думал, что Гулле и Невилл разошлись в вопросах можно ли брать взятки. Но рассказ о том, как стражник восемнадцать лет копил на гномский меч, дал понять, что он чист от подобных грехов.
И что-то было во взгляде Невилла, когда он пообещал напомнить атаманам, что и враг врагу рознь, и какого-то было неплохо и ценить, что больше Найрус не сомневался, в чём именно не нашли согласия два офицера.
Ну, что ж, всё правильно. Когда не ценишь милосердия Воина Чести, по законам справедливости к тебе приходит не знающая пощады Тяжёлая Рука.
— Невилл... я не из личной мести. Олэ единственный в ночной армии разбирается в тактике и стратегии. Если б не его выдумки и личный пример, штурма бы не вышло.
С этим доводом Невилл согласился.
— Говоришь, он в латах? Прекрасно, прибереги для его стального зада клевец. Это что-то вроде боевого топора, здесь его нет, но можешь купить сам, он недорогой.
— Не стоит беспокоиться, я не бедный человек. И у вас есть банк, где я могу снять деньги.
— Не суть. Удары клевцом проще, чем эстоком, и я научу, как носить его, чтобы он не мешался ни кинжалу, ни основному клинку, а в качестве основного клинка я рекомендую... хм... возьми из конфиската фальчион. Он достаточно лёгок для начинающего бойца, но эффективен.