Ни цветов, ни венков

Репортер в полосатом пиджаке стоял ближе всех и что-то чиркал в блокноте. Финбарр узнал его по голосу. По гаденькой, еле сдерживаемой дрожи в нем. Recovery of the body, i?. Recovery of the body, i? слышь, парни, по фунту за тело! Он обернулся — позади уже собрались любопытные — и самодовольно сверкнул пряжкой-подковой. Он взялся все им растолковать. По фунту за тело каждого найденного утопленника. Такая такса. Один фунт равняется одному телу. Одно тело равняется одному фунту. Было бы над чем ломать голову. Вот теперь толпа зашевелилась, загудела. Какая-то волна всколыхнула куртки, кепки, сутулые плечи — женщин перед объявлением не было, женщины остались дома, нужно было молиться. Кое-кто уже недобро поглядывал на соседей, оценивая их силы. Один из толпы спросил, правда ли, что пакетбот затонул на широте мыса Кинсейл, в десяти милях к югу. Репортер, не глядя, кивнул и зажег папиросу.

Финбарр медленно зашагал прочь. По фунту за тело. По фунту за тело. Он направился в порт, по той же улице, что накануне, когда был с девчонкой. По фунту за тело. По фунту за тело. Шагать вразвалочку, как подобает великовозрастному оболтусу, который идет сам не зная куда, взгляд блуждает, руки в карманах, ноги поддают носком всякую дрянь. По фунту за тело. По фунту за тело. Он шел вдоль причала. Вдруг обернулся: уж не идут ли за ним. Не смей больше, приказал тот же голос, не вздумай попасться, держись так, чтобы тебя не заметили. Он шел мимо скорбных групп, мимо тех, кто вкалывал и кто просто стоял, тупо глядя на воду, мимо тех, кто уже хлопотал возле лодок. По фунту за тело. По фунту за тело. Они все будут искать. Небо еще светлело, безоблачное, по-весеннему резкое, подернутое белой с голубоватым отливом пеленой, ветер отшлифовал море до блеска — Финбарр вспомнил, что в такую погоду видно на три мили вокруг. По фунту за тело. По фунту за тело. Самое время отправляться на ловлю. По фунту за тело. По фунту за тело. Он не знал, что сталось с девчонкой, с тех пор как она подхватила свой чемодан и фонарь и, даже не обернувшись, скрылась за дюной. Впрочем, если чемодан и ботинки он помнил твердо — помнил, как она выбивала из них воду, — то лицо почти стерлось — его будто постепенно заносило песком, в просветах зыбилось что-то костистое и жилки, бьющиеся на тыльной стороне рук и на шее, — а голоса он не помнил вовсе. Финбарр заторопился. Взбежал на мол по выбитым в камне ступеням и тотчас пригнулся, боясь попасться на глаза ловкачам на пристани, которые уже сдавали в наем все, что плавает. Присел на корточки, спрыгнул с мола и живо добрался до бухты. Вот и лодка. А рядом с ней и девчонка. Белокурая, бледная, с папироской. Его шарф был повязан у нее на шее. А я, представь, жду тебя. Финбарр прошел к лодке и заглянул в нее. По фунту за тело. По фунту за тело. Тело было на месте. Объявления видел? Она как-то странно улыбалась. Уже успела переодеться. Девчонка как девчонка, даже смазливая, хоть и сова совой. Запахнула на груди шерстяной платок и распустила волосы — светло-пепельные, они доходили ей до талии, Финбарр подумал, а запустить бы в них руку, — а лицо выглядело спокойным и отдохнувшим, кто б догадался, что она всю ночь не смыкала глаз, разыскивая в море дружка. Интересно, куда подевались чемодан, фонарик и шляпка, небось приткнулась в какой-нибудь конуре — гостиницы все забиты, куда же она пошла? С этого тела мне причитается пятьдесят центов, продолжила она все с той же улыбкой. Финбарр помотал головой. Я греб всю ночь, да и лодка моя, тридцать пять. Ишь, тридцать пять. А кто за ним в воду лез? Она посмотрела на мертвеца и брезгливо поморщилась. Сорок. Она сунула ему тверденькую ладошку, такую маленькую, что захоти он, раздавил бы ее в два счета. Они вытащили тело из лодки и спрятали его в скалах, забросав сверху гниющими водорослями. А затем, ни слова не говоря, снова отправились в море.

* * *

И вот всеми завладела «трупная лихорадка». Море на широте Квинстауна огласилось неистовым плеском весел и победными кличами. Жители побережья по первому зову снарядили плохонький флот, и суденышки засновали туда-сюда в поисках щеголеватых мертвецов с парохода Кунарда, чтобы сложить их к ногам усатых плательщиков. В море выходили и днем, и ночью. В этой изнурительной эстафете не щадили ни женщин, ни детей: все по очереди садились в лодку и на равных выбивались из сил. В конце рейса — труп, по фунту за штуку, а значит, горячий хлеб, пиво, а значит, мясо. Рыбакам стало не до рыбы.