Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

К тому же в морозилке нашлось еще куриное филе, а мои вещи все равно на быстрой стирке. Я же в щедро выделенных рубашке и спортивных брюках, которыми с плохо спрятанной улыбкой снабдил Кирилл Александровича, заодно показавший как включать стиралку и насмешливо посоветовавший не стесняться.

— Вчерашний день вспомнил и отпросился пораньше, — Кирилл Александрович хмыкает и смотрит на мной нарезанные помидоры, чтобы вздохнуть. — Штерн, радость моя, тебя кафедра гистологии еще с руками не оторвала?!

— Чего?

Я возмущенно смотрю сначала на него, а потом на пласты помидор.

И?

Что ему не нравится?!

— Они у тебя насквозь просвечивают, Дарья Владимировна, — вздыхает Лавров и наглядно демонстрирует под смешки сусликов. — Тебе с твоими талантами только препараты готовить на гисте.

Спасибо.

— Ваша картошка не лучше, Кирилл Александрович! — я фыркаю и трясу пластом у него перед носом.

— Думаешь? — он глядит задумчиво и медленно расплывается в нехорошей улыбке, очень нехорошей, и торжественно провозглашает, вручая луковицу. — Тогда лук режешь ты.

— Эй… — я растерянно перевожу взгляд с него на луковицу.

И… стиральная машинка заканчивает стирку очень вовремя, оглашая квартиру настойчивой трелью.

— Извините, у меня вещи, — лук с очаровательной улыбкой я возвращаю ему и под возмущенное «Штерн!» несусь в ванную.

На часах шесть тридцать, когда я придирчиво окидываю себя взглядом и вздыхаю.

Макияж сегодня естественный до предела и найденная в сумке тушь положения не спасла. Можно было и не находить, у меня ресницы и так длинные. Вот хайлайтер и тени мне бы не помешали.

Еще и волосы — предатели, половину шпилек я за день благополучно растеряла, поэтому вторую вынимаю сама и оставляю их распущенными.

Сойдет.

На четверочку.

С минусом.

Лёнька будет недовольным.

Особенно опозданием, ибо вовремя на автобусе я уже не успею, а значит ему придется стоять одному и быть дураком, который объясняет отцу где его девушка шатается.

Еще раз вздохнув, выхожу из ванной, чтобы с изумлением увидеть в прихожей одетых сусликов и Кирилла Александровича.

Суслики нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, а Кирилл Александрович с досадой ворчит:

— Дарья Владимировна, долго стоять собралась? Поехали, если не хочешь опоздать.

Глава 5

Домой я возвращаюсь поздно, по темноте.

И под ворчание Лёни, которое я перестаю слушать, заметив около нашего подъезда белеющую во мраке машину скорой.

Кажется, я прощаюсь невпопад, перебивая его. Кажется, Лёнька что-то кричит вслед. Кажется, я теряю влажные салфетки и ручку пока ищу ключи. Кажется, я расшибаю ладони, когда падаю на своих обалденных босоножках на первых ступеньках. Кажется, я их стягиваю и несусь на седьмой этаж босиком, потому что лифт ждать невыносимо и так быстрей.

Не знаю.

Способность думать возвращается, когда я вижу выходящих из нашей квартиры врачей и Димку, что прощается и собирается закрыть дверь, но замечает меня.

— Данька… — он натянуто улыбается и отступает внутрь, — мы тебя сегодня не ждали.

Знаю, час назад я звонила маме, что останусь у Лёни, вот только ее слишком бодрый голос мне не понравился. И я настояла, чтобы мы ушли раньше и Лёнька отвез меня домой. Поставила ультиматум, объявив, что иначе вызову такси. Такси для дамы вечером джентльмен вроде Лёни допустить не мог, повез сам.

— Сколько?

Дверью хочется долбануть, но закрываю ее тихо. Нельзя шуметь, нельзя волновать, нельзя истерить.

— Двести три.

Я ударяю брата по плечу, и еще раз по груди.

— Ты должен был мне позвонить.

— Данька… — он вздыхает и пытается поймать меня за руку, но уворачиваюсь и иду к закрытой двери спальни, чтобы замереть около нее и улыбнуться.

Все хорошо, все отлично.

И реветь я разучилась очень давно.

Какой девиз по жизни, Дарья Владимировна?!

Пра-а-авильно, легко и с юмором!

— Мам, ты как?

— Данька! — она улыбается и приподнимается на локтях. — Ты чего приехала?

— Соскучилась, — я тоже улыбаюсь и в подставленную щеку целую, сажусь рядом на край кровати и вру, — у Лёньки работы куча, с ним ску-у-учно. И вообще я уже два дня дома не ночевала или вам меня не надо?!

— Не болтай, — мама смеется и качает головой, — нам всегда тебя надо.

Киваю и… мой самый лучший друг — это она, поэтому мы понимаем друг друга без слов.

— Ты же знаешь, на этой неделе два получилось и еще комиссия по несовершеннолетним, — мама вздыхает, и мою руку себе на лоб кладет, — да и все до кучи.

— Угу, и я с экзаменами своими еще тебе прикурить даю.

— А как же, — она фыркает, — больше, чем за свои в свое время волнуюсь!

Мы улыбаемся.

И да, я все прекрасно знаю.

Про два дежурства через день, когда после одного-то уже закипает мозг, про комиссию, где врач обязан быть по протоколу, а там разбираются… грязные дела, к которым привыкнуть невозможно. Про давление, которое уже неделю за сто сорок, но мы молчим, мы — партизаны!

Про… про все знаю и сижу с ней почти до рассвета, сначала разговаривая, а потом слушая тихое дыхание.

— Она сама их вызвала, Дань, — заходя в комнату, шепчет Димка и садится на пол рядом со мной.

Я утыкаюсь лбом ему в плечо и бодаю.

От бессилия и потому что сама — это совсем плохо.