Няня по контракту (СИ)

— Значит так, — проводил я глазами официанта, что поставил перед бывшей кофе и пирожные. Всё, как она любит. — Не лезь в мою жизнь. Ни в обуви, ни босиком, ни с благими намерениями. Никак. Услышала? Любое твоё поползновение — и я найду веские доводы, которые навсегда отобьют у тебя охоту делать прыжки в нашу с детьми сторону. И я тоже тебя услышал, Алёна. Денег не дам. Чтобы у тебя не было повода любить меня ни корыстно, ни бескорыстно. А попробуешь пикнуть, перекрою все каналы. Подпалю тебе хвост. И тебя как драную кошку вышвырнут отовсюду. У тебя ведь кое-что намечается, правда? Большая бескорыстная любовь, полагаю? К кошельку, не к мужчине — уверен.

— Ах, ты… — зашипела Ленка, сжимая в руках чайную ложечку. Будь это нож, уже б в меня воткнула от злости.

— И маленький совет, — сказал я, поднимаясь: — Не рожай детей, Лен. Вообще. Ни для себя, ни для пользы дела. У тебя калькулятор вместо сердца. Детям там места не находится. Есть одна вещь, которую я бы оплатил для тебя с превеликим удовольствием: операцию по кастрации. Или как там она у вас называется?

Она не выдержала. Швырнула в меня пирожным. Я увернулся и ушёл. У меня там дети, считай, сами. Кристина — это хорошо. Но она не Анька. Разрисуют её ещё под хохлому или кота на неё натравят. Буду потом выслушивать стенания год, не меньше.

Так что я домой спешил. Но пока ехал, несколько очень важных звонков сделал. По поводу бывшей. На всякий случай. Чтобы она понимала: я не шучу и держу руку на пульсе. Не дам ей больше к нам приближаться. Да она и сама не захочет, я в этом уверен на все тысячу процентов.

53.

Анна

Иванов привычно ввалился ко мне ночью. Я почему-то думала, что он возьмёт паузу. Бесконечно усталый, глаза красные, щетина на щеках. Но такой дорогой и желанный. Мой Димка.

— Впустишь? — кривит губы он в улыбке. — Или порадуем твою соседку?

Ему явно доставляет удовольствие дразнить старушку. Она снова маячит в дверях — я вижу, как выглядывает в щёлку, наблюдает. Гордо несёт свой пост номер один.

Конечно, я его впущу. Хотя для смеха можно и поломаться. Но он такой измученный…

Иванов с поцелуями на меня не набрасывается, а идёт в кухню. А я с ужасом думаю, что у меня пустой холодильник. Наверное, даже макарон нет. Да вообще ничего нет!

— Кофе и поговорим?

Он падает на стул, приваливается плечом к стене.

Кофе у меня есть, к счастью.

Пока я вожусь у плиты, Димка молчит. Смотрит в пустоту или на меня — не знаю, стою спиной, и оборачиваться пока не хочется. Я до сих пор в себя не пришла от некоторых фактов, что всплыли сегодня.

— Тина на два года меня старше. Всего. Тётка, — крутит головой Иванов, как только я ставлю перед ним чашку с кофе. — Бабуля родила её поздно, как ты понимаешь. У неё… не совсем простая жизнь была, у баб Тони нашей. Она мужа рано потеряла, осталась одна с ребёнком на руках — матерью моей. А потом — поздняя любовь, все дела… Мама замуж выходила, когда у бабули вспыхнула неземная страсть. Кристинин отец был намного моложе. Слухов и пересудов было — завались. Мама говорит, всё сплетничали и ждали, когда же он её бросит. А жизнь, видишь, штука сложная. Он погиб незадолго до рождения Кристины. Нелепая случайность.

Димка шумно выдохнул и потянулся за кофе. Глоток, ещё один, словно ему необходима подпитка и поддержка. Я молчу. Как ни крути, мне важна эта история, хотя я ещё толком не понимаю, к чему он ведёт.

— Мы с Крис росли вместе. Мама с отцом работали, поэтому бабушка — очень важный в моей жизни человек. Помогала, воспитывала, вкладывала душу. Вот только Кристина… Не знаю, откуда это в ней. Она всю жизнь стеснялась свою мать. Особенно, когда в школу пошла. У всех мамы молодые, а у неё — старая. Может, её дразнили — не знаю. В детстве я в такие тонкости не вдавался. Самый большой надлом произошёл, когда она подростком стала. Ну, сложный период. Истерики. Какие-то явно надуманные страсти. Но с той поры Крис словно застыла и категорически не желала взрослеть. Она стыдилась, понимаешь? Всячески избегала объяснять и рассказывать, что бабуля — её мать. Она всем лгала, что мы брат и сестра. С того всё и повелось. А позже она запретила вообще говорить, что мы родственники.

— Поэтому ты ничего мне не рассказал, — киваю, но всё равно внутри скребутся кошки. Целая стая диких обидчивых кошек.

— Мы привыкли. Оберегать её, нянчиться, потакать. Я, наверное, сейчас страшную вещь скажу. Бабушка сама просила поддерживать её ложь. Если ей так легче.

— Ну почему? — качаю головой, но глаз не поднимаю. Так проще думать. — Как раз понятно и не страшно. Она мать. Какая мать не поступится собой ради ребёнка? Лишь бы тот бы счастлив?