– Как ты это делаешь?
Черное чудовище поворачивает вытянутый череп – единственный глаз нацелен на мою маму. Хруст позвонков за моей спиной, и голова твари выворачивается ровно под углом девяносто градусов.
– Это не я, – отвечаю я ей.
Моя мама становится еще белей:
– Это она, да? Тань, снова она?
– Как это может быть она, если тогда… в тот день… ты что, не помнишь? Не помнишь, что случилось?
– Я помню, Таня, я помню! – мама медленно идет ко мне. – Таня, а кто это?
Я оборачиваюсь и смотрю в глаза своей ненависти – кто она мне? В том варианте, какой она стала сейчас? Она – друг? Она – враг? Я снова смотрю на маму:
– Нянька, – отвечаю я.
Мама уже совсем близко, в паре метров от нас, и я чувствую запах её духов. А еще я чувствую мертвый холод и дрожь обугленной твари за моей спиной. Мама делает еще один шаг, и еще – её ноги скрипят по доскам старого моста, её руки медленно тянутся к рыжей, а в следующий миг Нянька резко отдергивает тело девушки влево.
Мама тихонько вскрикивает, но быстро берет себя в руки:
– Таня, давай мы перетащим девочку на землю… – говорит она тихо, но четко и безапелляционно. Мама снова тянет к ней руки, а Нянька за моей спиной заходится в беззвучном крике.
Мама говорит:
– Таня, помоги мне перетащить девчонку, – мама тянет руки и говорит, – Давай, давай, Танюш! Одной мне не справиться.
Я смотрю на то, как мама хватается за левую руку рыжей и тянет её к себе:
– Таня, помогай. Давай, Танюша, давай, а то мне тяжело…
Я смотрю на неё и только теперь понимаю, что плачу – слёзы катятся по моим щекам.
Поворачиваюсь к черной твари, смотрю в её мутный глаз – я снова предаю тебя. Снова. Как и тогда.
Мама хватается за рыжую двумя руками и что есть силы тянет к себе, пытаясь перетащить её за деревянные перила.
Нянька кричит, Нянька плачет.
Я снова предаю тебя.
И в тот момент, когда бесчувственное тело рыжей переваливается за деревянную балку, Нянька отпускает девушку. Мама подхватывает её, изо всех сил тянет и прижимает к себе, а потом падает вместе с ней на колени – она укладывает её на старые доски, щупает пульс, наспех осматривает. Я не помогаю, я молча смотрю, как за спиной моей самой любимой женщины на планете расцветает смерть – огромный комок ненависти и страха, черная тварь, сумевшая обрести собственное тело, бездна боли и ужаса распускает свои щупальца, раздувается, накрывая мою маму черным коконом из ненависти – жуткая, черная мерзость зависла над маминой спиной, навострив свои иглы на её голову, открыв рот в беззвучном крике, протягивая к ней черные, дергающиеся руки.
– Мама… – шепчу я.
Мама поднимает на меня глаза – клянусь, она чувствует её, потому что её глаза наполняются ужасом. Она чувствует смерть за своей спиной…
Это не вопрос.
Я бросаюсь к матери, обнимаю её и плачу во весь голос. Мама обвивает меня теплыми руками. Мама – сильная, мама – смелая, и она не даст нас в обиду. Мама кричит мне, пытаясь переорать мою истерику:
– Таня, вспоминай! Таня, не кричи – вспоминай, родная вспоминай! Ну же! Вместе со мной – давай, моя девочка, давай! Помнишь?
Холодные щупальца Няньки в моих волосах, мерзкие куски рваной плоти вплетаются в мамины локоны.
Я кричу, я плачу, но пытаюсь вспомнить. Я всем сердцем старюсь спасти нас.
– Вспоминай, кто она такая! Вспоминай! – кричит мне мама, ощущая на шее липкие, холодные пальцы Няньки.
И я вспоминаю.
Это не вопрос – это конец считалочки, что мы с Анькой придумали, когда были маленькими:
Я ОДНА!
Я рыдаю, у меня истерика, но мама гладит меня по голове, мама прижимает меня к себе и шепчет мне на ухо:
– Никакой Ани не было, девочка моя. Никакой Ани никогда не существовало. Ну, вспоминай же, Танюша, вспоминай…
***