Ничего личного

— Ну, например, почему вечером мне не хочется идти домой. Почему дома я включаю свет во всех комнатах и оба телевизора: тот, что на кухне и в гостиной. Почему долго не могу согреться в постели.

— Так, может, тебе надо было обратиться к врачу?

— Я сэкономил. Взял два пузыря и сел думать. Часов через пять ответ был готов.

— И?

— Я понял, что до сих пор любил только вещи, а женщинами пользовался. А надо все наоборот. И вскоре я встретил Дорин.

Гловер тоже пользовался и считал справедливым, что в ответ использовали его. Возражение вызывал лишь один момент, когда его пытались юзать вслепую. Этого он не прощал. И еще когда его бросали без объяснений. Правда, с ним это случилось только однажды.

* * *

— Ты бросил Лидию? — От неожиданности Виктория чуть не уронила вилку на скатерть.

Вот уже две недели Александр пропускал обеды в поместье. Решив выяснить причину столь необычного поведения племянника, заботливая тетушка решила пообедать с ним в Лондоне. «Петрус» (33) для этих целей вполне подходил. Ее бриллианты смотрелись здесь вполне уместно.

— Я бы сказал, мы расстались, — сухо уточнил Гловер.

Ну да, конечно, подумала Виктория. Интересно, каких усилий ему стоило оторвать от себя эту пиявку.

— Надеюсь, мебель не пострадала? — Она с преувеличенной тревогой положила руку на сердце. — А венецианская люстра? Боже, только не говори, что она покалечила Дэвида Хокни (34), я этого не переживу.

Судя по ехидному огоньку в глазах племянника, ее болтовня его нисколько не раздражала.

— Жаждешь подробностей, тетя?

— О, да! — С горящими от любопытства глазами Виктория наклонилась вперед.

— Их не будет.

Она даже не попыталась подавить разочарованный вздох. Вот так всегда: Александр никогда не обсуждал с ней свою жизнь, в лучшем случае, ставил перед фактом. Любая попытка к сближению вновь и вновь заставляла ее уткнуться в невидимую стену. Следовало признать, сын ее брата был великим мастером по возведению подобных стен — прозрачных как слеза, прочных как алмаз. Интересно, у него там еще остался воздух, или он научился жить, не дыша?

Ладно, она не так жестока, как Александр, и выложит ему все свои новости сразу.

— Ты в курсе, что Салли Торн вернулась в Англию?

Гловер бросил в тарелку вилку и нож и выпрямился на стуле. Даже в приглушенном свете настенных ламп было видно, как ходят желваки у него под кожей. За последние двадцать лет имя Салли Торн упоминалось в их семье от силы раза два или три. Однако, сегодня Виктория была настроена решительно.

— Правда, теперь она носит фамилию Уивер.

— Тетя, ты хочешь, чтобы я ушел?

Она потянулась через стол и накрыла рукой сжатые в кулак пальцы Александра:

— Нет, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Это действительно важно.

— Я не хочу ничего слышать о Салли Уивер.

— Заткнись, дорогой. Я собираюсь говорить о Тиме Уивере. — Виктория быстро потыкала пальцем в экран айфона. — Я переслала тебе его фото. Разуй глаза и посмотри.

С экрана на Гловера смотрел темноволосый парень: почти черные, немного волнистые волосы, широкие брови, глубоко посаженные глаза — то ли серые, то ли зеленоватые, не разобрать, — прямая линия губ, ирония, затаившаяся в уголках рта.

— Ему девятнадцать лет. Через пять месяцев будет двадцать, — голос Виктории доносился откуда-то издалека.

Александр попытался сглотнуть, но слюны не было.

— Это еще ничего не значит, — горло словно заржавело и не хотело выпускать слова изо рта.

— Ты разучился считать, тупица? — Тетка злилась всерьез. — Тогда прикинь на пальцах. Тех, что на руках и ногах как раз хватит.

Он недоверчиво покачал головой:

— Этого не может быть.

— Чего не может быть? Салли всегда была порядочной девочкой, в отличие от этой твоей, прости господи, магдалины Лидии. Вот у этой-то точно сердце холоднее, чем ноги у покойника. — Александр тупо пялился в экран и отвечать, судя по всему, не собирался. Ну и черт с ним, решила Виктория и бросила скомканную салфетку на стол. — Я ухожу. Провожать не надо. Заплати за мой обед, надеюсь, не разорю. Извини, что разрушила твой удобный мирок.

Гордо выпрямившись, она направилась к двери. Швейцар открыл дверь и помахал кому-то, вызывая к подъезду машину посетительницы.

* * *

Пальцы Кэти запутались в таких же рыжих, как у нее, волосах, затем легко ущипнули кончик носа, погладили подбородок. Рафаэль поймал руку сестры и положил себе на грудь. Вторая ее ладонь покоилась у него на лбу. Как же редко им удавалось проводить вечера вот так, вдвоем.

— Ты сейчас дома-то вообще ночуешь? — Поинтересовался он.

— Бывает… иногда, — нехотя призналась девушка.

— То есть у тебя настоящий роман, сестренка? Ты что, влюбилась?

Кэти отрицательно покачала головой:

— Вот уж чего нет, того нет.

— А что есть? — Не отставал Раф.

— Я бы назвала это симпатией. Как думаешь, можно спать с мужчиной только из симпатии к нему?

— И чем же он тебе так симпатичен?

Кэти вздохнула: ее брат при желании умел превращаться в настоящего инквизитора. С другой стороны, он заставлял ее ответить на вопросы, которые давно уже следовало бы себе задать.

— Почему он мне нравится? Наверное, потому что я его не знаю.

Раф присвистнул: