Ничего личного. Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные

В каком-то смысле, пожалуй, так оно и было. Успех Интернета считается настолько само собой разумеющимся на проповеднических мероприятиях, подобных «Провалкону», что в гуще этой технологической толпы мой вопрос прозвучал так, словно я задал его на санскрите или суахили. В Кремниевой долине ответ знает каждый. Их ответ — это нерегулируемая гиперэффективная платформа для покупателей и продавцов, подобная Airbnb. Их ответ — это распределенная капиталистическая система наподобие той, что выстраивает Трэвис Каланик со своей нерегулируемой сетью такси. Их ответ — это «бережливый стартап» наподобие WhatsApp, где работают всего 55 человек, но при этом он продается за $19 млрд. Их ответ — это фабрики данных, которые превращают всех нас в рекламные щиты. Их ответ — это Интернет.

«Очевидно, что Интернет принес успех всем нам, — продолжал я, обводя рукой окружавшую нас толпу сказочно богатых неудачников. — Но как насчет остальных людей? Улучшает ли он мир вокруг?»

В ответ я услышал пару лживых утверждений, хотя и уступающих по наглости слогану «ПРОВАЛ — ЭТО УСПЕХ», но вполне годящихся для фабрикации Министерством правды. Оба собеседника энергично кивнули головами и подтвердили, что Интернет — это ответ.

«Сеть дает власть народу, — заявил один, широко улыбаясь. — Впервые в истории любой человек может сделать, сказать и купить что угодно».

«Да, это платформа для равенства, — добавил другой. — Сеть обеспечивает каждому равный доступ к сегодняшнему изобилию».

Интернет дает власть народу? Интернет — это платформа для равенства? Ни один из этих лохматых парней ничего не знал ни о «народе», ни о «платформе» за пределами Кремниевой долины. Они были теми самыми двадцатилетними с наличными в руке, для которых предназначен дорогостоящий сервис Uber с черными лимузинами. Оба недавно окончили Стэнфорд. Оба работали в стартапах больших данных с ненасытным аппетитом к сбору чужой персональной информации. Оба были инженерами будущего со все более возрастающим неравенством, где обычных людей ожидает не изобилие, а нехватка экономической, политической и культурной власти.

«Это неправда, — возразил я. — Интернет представляет экономику, в которой победитель получает всё. Он создает двухуровневое общество».

«Где доказательства?» — спросил один из инженеров. Он больше не улыбался.

«Да, хотелось бы взглянуть на ваши данные», — подхватил другой.

«Откройте глаза, — сказал я, показывая на оживленные улицы Сан-Франциско за окном отеля. — Там ваши данные».

Космические корабли инопланетного властелина

За окном отеля в Сан-Франциско будущее уже наступило и, перефразируя Уильяма Гибсона, было распределено очень неравномерно. У входа в отель выстроились лимузины Uber, чтобы после вечеринки развезти по городу успешных молодых неудачников Кремниевой долины. Поблизости крутились автомобили конкурирующих сетей — Lyft, Sidecar и парк других аналогичных мобильных стартапов, пытающихся превзойти лидирующий на рынке Uber Трэвиса Каланика стоимостью $18 млрд. Некоторые из тех, кто с трудом зарабатывал на жизнь в качестве сетевых водителей, сами были честолюбивыми предпринимателями и вынашивали в голове идеи собственных стартапов стоимостью в миллиарды долларов{558}. Поэтому даже в этих нелицензированных такси нельзя было скрыться от попыток продвинуть очередной WhatsApp, Airbnb или Uber, что, к сожалению, представляло собой не более чем приукрашенную форму попрошайничества. Как иронично заметил один наблюдатель по поводу цифровой золотой лихорадки, «в Сан-Франциско полно людей, разгуливающих с 1,2 % ничего в карманах»{559}.

На улицах Сан-Франциско также было полно автобусов. Там были красные двухэтажные автобусы с открытым верхом, откуда туристы запечатлевали свои «моменты Instagram», казавшиеся, по крайней мере невооруженному взгляду, роскошными панорамными видами залива. Там были менее романтичные, но не менее жизненно важные маршрутные автобусы с ярко-оранжевыми логотипами муниципалитета по бокам — они финансировались управлением городского транспорта и за небольшую плату перевозили любого желающего. Их окна были полностью прозрачными. Предприниматели и инвесторы Кремниевой долины, вероятно, отвергли бы эти муниципальные транспортные средства как «пережитки прошлого». Такие автобусы выглядят сейчас реликвиями «золотого века» массовой занятости, безмятежного времени, когда люди, получавшие плату за свой труд, ездили на работу и обратно на субсидируемом общественном транспорте.

«Не понимаю, почему пожилые так любят муниципальные автобусы. На их месте я бы пользовался услугами Uber», — приводит Los Angeles Times слова молодого технаря, который с неохотой уступил место пожилой леди в муниципальном автобусе{560}. Я бы объяснил ему так: возможно, пожилые леди любят городские автобусы, потому что могут позволить себе заплатить $0,75 за проезд по тарифу для пенсионеров, тогда как сервис Uber с его «скачкообразным» ценообразованием обошелся бы им в $94 за поездку на три с небольшим километра.