Ничего не говори

Наконец я включил видео, снятое прошлой зимой. На записи у Эммы под курткой было столько одежды, что она даже не могла опустить руки и те смешно торчали в разные стороны. Глубоко на глаза была надвинута вязаная шапочка в виде мордочки котенка. Эмма лежала на спине на траве, едва припорошенной тонким слоем первого снега.

– Чем это ты занимаешься, Эм? – услышал я собственный голос.

В ответ она стала размахивать руками и ногами, утрамбовывая снег.

– Я ангел, папа! Я ангел! – запела она высоким, чистым, невинным голосом.

– Ты мой ангелочек, – сказал я.

Услышав мой ответ, она остановилась.

– В самом деле, пап?

– Эмма Грейс Сэмпсон, вы всегда будете для меня ангелочком, – заверил я ее, и она вновь радостно замахала руками и ногами с блаженной улыбкой на лице.

Глотая слезы, я просмотрел запись опять, а потом и в третий раз, после чего вернулся в гостиную в надежде, что эти картины счастья затмят в голове тягостные мысли. Но уловка не сработала. Я видел Эмму на полу ванной, и эти мысли атаковали мою голову, будто вражеская армия. Вместе с ними пришло новое состояние, в котором присутствовала целая гамма незнакомых мне эмоций. Отчаяние сменилось чувством совершеннейшего бессилия, потом нахлынула ярость, на смену которой пришла тоска, уступившая место сначала ненависти, а потом и тревоге. Затем вновь вернулась ярость и… Честно говоря, я не уверен, что на свете есть слово, способное описать то, что чувствует отец, когда смотрит на мучения своего ребенка, но не может положить этому конец.

Я лежал в темноте и смотрел, как на чернильно-черном беззвездном небе за окном занимается серо-голубой рассвет. Вскоре оранжевая полоска над горизонтом возвестила о том, что пора вставать и делать вид, что какая-то часть моей души все еще не объята пожаром.

Глава 40

Утром Элисон, видимо, решила оставить меня в покое, позволив мне пренебречь завтраком перед работой, зато выпить лишнюю чашку кофе.

Ночью я никак не мог решить для себя вопрос о том, исключает ли эта жуткая видеозапись причастность Элисон к тому, что происходило с Эммой. Подозревать, что Элисон разрешила бы пытать собственную дочь, казалось немыслимым.

В то же время я был вынужден признать, что запись могла оказаться умелым монтажом. Мне показалось, что похитители пропустили через тело дочери несколько электрических разрядов, но ни автомобильного аккумулятора, ни другого устройства, которым им для этого пришлось бы воспользоваться, нигде видно не было. Возможно, что все виденное и слышанное мной было подделкой, смонтированной в каком-нибудь видеоредакторе. Я молился, чтобы так оно и было, но при этом, лишенный возможности знать наверняка, не мог сдвинуться с места в своих рассуждениях относительно возможного двуличия своей жены.

В любом случае я решил, что ничего не скажу ей о той записи. Достаточно и того, что один из нас ее посмотрел.

Потом я уехал и некоторое время спустя, постояв немного в пробке у Хэмптон-Роудс Бридж-Таннел, вошел в офис – чуть позже обычного.

Миссис Смит восседала за столом с привычным чопорным видом. Я вспомнил Герберта Трифта с его телеобъективом, который, возможно, уже запечатлел ее в момент тайного свидания с Роландом Хемансом.

– Доброе утро, миссис Смит, – сказал я.

– Доброе утро, мистер Сэмпсон. Как вы себя чувствуете?

Неужели она поняла, что я всю ночь не спал? Разве это так заметно? И вдруг я вспомнил: я же вчера позвонил ей и сказался больным.

– Уже лучше, спасибо, – ответил я, прекрасно сознавая, что по моему виду этого не скажешь, – Как прошел вчерашний день?

– Отлично. Ближе к вечеру все вошло в привычную колею. Журналисты звонили всего пару раз.

– По-видимому, до них наконец дошло, что «без комментариев» и в самом деле означает, что никаких комментариев не будет.

– Один из них, впрочем, пытался поговорить с вами сегодня утром, – сказала она, – Он вам уже несколько раз звонил. Некий Стив Полайти из страх-и-риск. com.

– Ему тоже скажите, что я комментариев не даю.

– Я сказала. Просто хочу, чтобы вы знали.

– Спасибо, – сказал я.

И в этот момент мисс Смит произнесла фразу, которая в одночасье меня разбудила.

– По делу Пальграффа подали новое ходатайство.

– Да? – спросил я, хотя мне хотелось воскликнуть: «Ну что еще?»

– Я распечатала его и положила вам на стол.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил ее я.

Я медленно двинулся к двери в свой кабинет, но как только она захлопнулась за мной, опрометью бросился через всю комнату к столу, к заветному листу бумаги. Прочитав слова «Ходатайство об отводе судьи», я чуть было не подавился собственной слюной.

Роланд Хеманс хотел, чтобы меня отстранили от дела.

В основе его жалобы лежал конфликт интересов – «АпотеГен Фармасьютиклз» выступала в роли главного спонсора сенатора Франклина. А Франклин, как утверждал Хеманс в одном из многочисленных параграфов ходатайства, был не только моим «бывшим работодателем и соратником», но и «крестным отцом ребенка мистера Сэмпсона».