Ничего не говори

– Мы с бабушкой играли в «Уно». Потом пришли кузены и мы пошли играть во двор.

– Тетя Карен мне об этом рассказала, – сказал я. – Вы молодцы, что дали маме немного поспать.

Все так же не отрывая взгляда от гоночной трассы, Сэм произнес:

– Только мама не спала.

– Правда? – спросил я, и в голове опять прозвучали теперь уже знакомые звоночки. – Что же в таком случае делала мама, когда вы играли во дворе?

– Она уехала.

Опять.

Я пытался сделать вид, что это ерунда, что его слова совсем меня не насторожили и не воскресили к жизни все сомнения в отношении жены (от которых, как мне казалось еще несколько минут назад, не осталось и следа).

– Куда?

– Не знаю, – ответил Сэм, добавляя к трассе последние детали, – ну что, пап, будешь играть?

– С удовольствием. Но погоди минутку, мама что, тебя к бабушке не отвозила?

– Почему? Она привезла меня, но тут же уехала опять.

– Куда?

– Не знаю.

– И долго ее не было? – спросил я.

– Не знаю. Недолго.

– Сколько? Час?

– Наверно.

– Или два?

– Ага, наверно. Я не знаю.

Я кивнул, не зная, о чем его еще спросить. Днем жена опять куда-то исчезла. А потом, имея возможность мне об этом рассказать, предпочла лгать и дальше, утверждая, что уснула в доме матери.

Снаружи хлопнула дверца машины. Элисон вернулась домой, пора было завязывать с расспросами. Хотя я и так не знал, что еще спросить.

– Ну что, пап, играть-то будем? – настойчиво спросил сын.

– Конечно, малыш.

– Тогда выбирай машинку. Я возьму красную, она самая быстрая.

Входная дверь распахнулась, возвещая о возвращении Элисон. Когда я уже взялся за желтый автомобильчик, чтобы пустить его по трассе, меня вдруг осенила новая мысль: а ведь Карен ее прикрывала. Причем с ведома Джины.

Получается, что Элисон не только опять улизнула – зачем? чтобы повидаться с Полом? или, может быть, с Эммой? – но и сделала это при попустительстве членов ее семьи.

Еду из китайского ресторана я ел, совершенно не ощущая вкуса. Элисон сидела напротив, но я на нее даже не смотрел.

Она несколько раз пыталась заговорить, но шум в моей голове заглушал все ее слова. Потом наконец отказалась от дальнейших попыток и сосредоточила внимание на еде, вяло ковыряя в тарелке. Тишину за обеденным столом лишь изредка нарушал случайный скрип вилки.

Мне никак не удавалось разрешить в голове противоречие между Элисон, которую я видел перед собой – и чувствовал на ощупь, – и Элисон, которая существовала, когда меня не было рядом. Та Элисон была сомнительной личностью – постоянно куда-то исчезала и возникала ниоткуда.

Я мог наблюдать за ней только глазами шестилетнего мальчика, который даже толком не понимал, что именно он видит.

Из-за этого я внутренне от нее отстранился – больше, чем когда-либо. Воспылала ли она вновь страстью к Полу, была ли причастна к исчезновению Эммы, играла ли в этом какую-то роль ее семья – все это в конечном итоге было лишь моим догадками. Но догадки эти оказывали на меня вполне реальное, не иллюзорное влияние – мои подозрения, равно как и безмолвие, которое они за собой повлекли, разрушали наш брак. В то время как мы должны были друг друга поддерживать, наша семья разваливалась на глазах.

Мне надо было бы попытаться с ней обо всем поговорить, пусть даже не обвиняя напрямую во лжи, но моя голова взрывалась от одной мысли о той ужасной правде, которая могла раскрыться.

Аспирин, который я глотал горстями, ничуть мне не помогал.

Когда мы уложили Сэма спать, я прилег на кровать с номером «Нэшнл джеографик», надеясь, что фотографии далеких мест меня немного отвлекут. Элисон, ничего не подозревая, ушла в ванную, чтобы не торопясь принять душ.

Потом она долго сушила волосы. Она всегда любила это занятие: сидя на полу с развевающимися волосами, слушать мерный, успокаивающий шум фена. Для нее это было чем-то вроде медитации.

Когда Элисон вернулась, на ней не было ничего, кроме полотенца. Она подошла к кровати, положила мне на бедро руку и сказала:

– Привет.

Я поднял от журнала глаза, но не сказал ни слова.

– Может, нам… – начала она, и ее рука скользнула по моему боку.

– Э-э-э… – только и смог выдавить я из себя.

Сказать, что о сексе я тогда и думать не мог, означало не сказать ничего.

– Просто я… Я тебя хочу, прямо сейчас, – тихо сказала она. – Мне тебя страшно не хватает. Мы… я хочу сказать… Скотт, мы с тобой почти не разговариваем. Нет-нет, я все понимаю, правда. Слова… порой бывают просто невыносимы. Но мне очень хочется почувствовать нашу связь. Хотя бы на мгновение.

За двадцать пять лет совместной жизни я ни разу не отказал Элисон. С чего бы это? Я любил заниматься с ней любовью, любил каждый дюйм ее тела и был твердо убежден, что если два человека вместе разговаривают, смеются и занимаются сексом, никакой развод им не грозит. Поскольку первых двух составляющих мы лишились, оказавшись в весьма опасном положении, может, тогда не отказываться хотя бы от третьей?