Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания

СЕРВИЛИЙ. Государь и Бог! Я посвящу им еще много стихов, а покамест позволь прочесть несколько строк, сложенных тут же, в горячке, по следам событий. Искренность, единственное мое свойство, пусть оправдает несовершенство.

ДОМИЦИАН. Валяй.

СЕРВИЛИЙ (читает).

Снова готовится Рим торжество триумфатора видеть,

Снова наш цезарь стремит в бой белогривых коней.

Скоро узнают сарматы, а с ними надменные свевы:

Римлянин лучше умрет, чем посрамит свою честь,

Высшее счастье отдать свою жизнь за Домициана,

Домициан – это Рим, Рим – это Домициан.

ГОСТИ (единодушно). Слава лавроносному Сервилию!

– Слава цезарю!

ДОМИЦИАН (треплет Сервилия по голове). Сервилий, такую голову надо беречь.

СЕРВИЛИЙ. Понимаю, божественный…

ДИОН. Разреши и мне, цезарь.

ДОМИЦИАН. Вижу я, Дион, разогрел тебя наш Сервилий. Ну что же, порадуй нас и ты.

Гости перешептываются. Домициан поднимает руку.

Тишина.

ДИОН (читает).

Снова трубят трубачи, созывая в поход легионы,

Юность, рожденную жить, ждет уж довольная смерть.

Снова – печаль в городах, виноградники вновь

опустели,

По разоренной земле грустно бредет нищета…

…Друг мой, ответь, наконец, будет ли разум в почете,

Будет в соседе сосед видеть не только врага?

Будет ли слово «свобода» не только ругательным

словом?

Будут ли в мире царить честь, справедливость, закон?

Тяжелое молчание.

АФРАНИЙ. Неслыханно!

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. В час общей радости!

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Цезарь, он оскорбил всех!

Гости, угрожающе крича, подступают к Диону.

ДОМИЦИАН. Тихо!

Все смолкают.

Оставьте нас вдвоем.

Возбужденно переговариваясь, гости покидают зал. Последней выходит Мессалина. Домициан и Дион остаются одни.

Ну что нам с тобой делать?

ДИОН. К чему спрашивать, когда ты уже решил?

ДОМИЦИАН. Зачем тебе это понадобилось, можешь ты мне сказать? Ты что, серьезно думаешь, что меня остановит выкрик? Пора бы тебе понять, слово – это всего-навсего звук.

ДИОН. Да, пока его не подхватят.

ДОМИЦИАН. Перестань изображать из себя оракула, олух. И не смей путаться у меня под ногами.

ДИОН. Буду путаться. Я человек честный. Не хочу вводить тебя в заблуждение.

ДОМИЦИАН. Да на что мне твоя честность?! Весталка ты, что ли? По мне, бесчестье лучше твоей честности.

ДИОН. Потому ты и завел одних лизоблюдов?

ДОМИЦИАН. Помолчи, выскочка. Что ты в этом понимаешь? Пороки нужны не меньше добродетелей.

ДИОН. Подведет тебя эта мудрость под чей-нибудь кинжал!

ДОМИЦИАН. Не каркай, белая ты ворона, не твоя печаль. Чего ты добиваешься, в конце концов?!

ДИОН. Домициан, перестань убивать. Убивают в походах, убивают по подозрению, убивают книги, потом – их создателей. Рим стал какой-то огромной бойней. Не видишь ты, что каждый уже и тени своей боится?

ДОМИЦИАН. Боится – повинуется. Мне уговаривать некогда. Задачи мои велики, а жизнь коротка. (Кивая на Диона.) Чего ради я должен терпеть крикунов, которые мне мешают?

ДИОН. А поэты всегда кому-то мешают. Упраздни их – это единственный выход.

ДОМИЦИАН. Плевать я хотел на твоих поэтов. Накормлю их сытней, и они успокоятся. Тоже мне герои, пачкуны несчастные… А уж сатирики, те вовсе отпетая публика. (Многозначительно глядя на Диона.) Характеры мерзкие, сердца как ледышки. Их-то я хорошо изучил.

ДИОН. Плохо ты их изучил, император. Самые нежные люди – это сатирические поэты. Почему, по-твоему, негодовал Гораций? Слишком он был добр, чтоб прощать несправедливость!

ДОМИЦИАН. Все поэты – мерзавцы! До одного!

ДИОН. Но не тогда, когда они тебе кадят?

ДОМИЦИАН. Ну что же ты хочешь, я все-таки человек!

ДИОН. Наконец Бог вспомнил, что он человек!

ДОМИЦИАН. Богом я стал в силу государственной необходимости. Не можешь ты понять: людям льстит, что не смертный ими правит, а Бог.

ДИОН. Поймешь тебя! Это, знаешь, не так просто. Я и не надеялся спасти Сервилия, а это оказалось легче легкого. А из-за честного Бибула я унижался перед тобою полдня.

ДОМИЦИАН. Так бы и сказал, что завидуешь Сервилию. Все вы на один лад!

ДИОН (укоризненно). Домициан!.. Надо все-таки совесть иметь.

ДОМИЦИАН. Ты что ж, так и не сварил, почему я его простил и возвысил? А еще обижаешься, что я скромного мнения о твоих мозгах.

ДИОН. Но не мог же ты не раскусить его после всего?!

ДОМИЦИАН. Давным-давно я его раскусил, успокойся. И само собой, я его презираю и, наоборот, как это ни глупо, уважаю тебя. Но зато этот прохвост, в свою очередь, уважает начальство, чего о тебе уж никак не скажешь. В этом его преимущество перед тобой.

ДИОН. О чем ты говоришь? Разбудите меня, люди! А кто прославлял Луция Антония?