Ничего особенного (СИ)

Мечта Глеба, о которой он грезил столько ночей — неожиданно снизошла к нему, спустилась с небес прямо в его ладони. Сегодня он, наконец, сможет снова обнять свою любимую женщину. Прошло чуть больше девяти месяцев со дня их неожиданной и страстной первой встречи. Казалось, тогда они еще ничего не поняли, не узнали друг друга, но их тела уже почувствовали близость, и не было никакой воли, никакой возможности противостоять стремлению обладать друг другом, соединиться в одно целое.

Вера оставила Глеба не для секса. Она, как маленькая девочка, не знавшая отцовской заботы, искала теперь это тепло у Глеба. Вера хотела прижаться к нему, чтобы он утешил ее, пожалел, успокоил.

Но, как только скользнула к нему под шелковую простыню, прижалась к его горячей груди, услышала бешеный стук сердца, рвущегося ей навстречу, вся ее тревожность растаяла, уступив место поднимающейся снизу живота и заполняющей все ее существо горячей волне желания. Глеб почувствовал, что тело Веры стало и упругим от возбуждения, и гибким в его руках, и понял, что можно. Он целовал каждый сантиметр ее тела сначала нежно, потом все более пламенно, сам изнывая от любви и страсти, заставляя трепетать и стонать от блаженства любимую женщину.

***

Всю ночь Глеб почти не спал. Он лежал на спине неподвижно, боясь пошевелиться и разбудить, уснувшую на его груди Веру. Он рад был всю жизнь пролежать без движения, лишь бы ее голова покоилась на его сердце. Счастье заполнило каждую клеточку его тела, как соты янтарный тягучий мед. Глеб понимал, что должен был что-то сделать, чтобы не растерять его. Он хотел быть достойным счастливых глаз и ласковых рук своей любимой. Глеб чувствовал в себе такую силу и решимость, что готов был пойти ради Веры на все, даже на преступление.

Утром Вера проснулась и сначала удивленно взглянула на Глеба, но потом обвила его шею руками и поцеловала:

— Доброе утро, любимый! — сказала она и блаженно потянулась.

Глебу показалось, что солнце пробилось в комнату сквозь тяжелые портьеры. В следующее мгновенье тень грусти промелькнула в глазах Веры. Она глубоко вздохнула, встала и накинула халат на плечи. Потом подошла к окну и раздвинула шторы. В окно с улицы глядело хмурое сонное утро. Серые тучи ползли по небу, как черепахи. Солнца совсем не было.

«Вспомнила про Шурика», — подумал Глеб. Он встал, оделся, подошел к Вере и сказал:

— Сядь, пожалуйста, Вера. Выслушай меня.

Вера села в кресло у окна.

— Верочка, любимая, — начал Глеб, — я клянусь тебе, что сделаю все, чтобы Шурик был с тобой, с нами.

— Но, что ты можешь сделать? — Вера подняла печальные глаза на Глеба, стоящего перед ней.

— Если Леонид предъявит права на Шурика, я продам свою фирму и предложу Бирковским большую сумму за то, чтобы они отдали нам Шурика на воспитание. Мы составим соответствующий договор и все оформим официально. Я предложу им столько денег, что они не смогут отказаться.

— А если все же откажутся? — спросила Вера, но в глазах ее мелькнула надежда.

— Я выкраду ребенка. Куплю нам новые документы, и мы улетим с детьми на Камчатку к моему другу Борьке Смирнову. Он живет и работает в заповеднике. Там нас никто не найдет. Ты готова пойти на это?

— Но ведь это подсудное дело! Похищение ребенка! Нас посадят! — вскрикнула Вера и прикрыла рот рукой.

— Что ж, придется рискнуть, — решительно сказал Глеб, но потом, глядя на перекошенное страхом лицо Веры добавил: — Не волнуйся, любимая, они вряд ли откажутся от денег.

Вера смотрела на Глеба огромными испуганными глазами, но в глубине их Глеб видел благодарность и любовь.

***

Глеб сидел в ресторане и ждал Татарина. Последний раз они виделись года три назад, тогда на фирму Глеба наехал местный рэкет. Пришлось обратиться к бывшему армейскому товарищу, а теперь известному криминальному авторитету. Тогда одного слова Татарина было достаточно, чтобы фирму Глеба оставили в покое.

Татарин, Витька Татаринов, бывший сослуживец Глеба. Мужик жесткий и вспыльчивый, но надежный. Даже тогда, когда им было по восемнадцать лет, невозможно было представить, что он какому-то «деду» чистит ботинки или подшивает воротничок. Однако у старослужащих в армии свои законы. Особенно лютовал сержант по кличке «Лось». С Татарином у них сразу не сложилось. Дело в том, что Лось ухаживал за медсестрой Леной из санчасти — стройной блондиночкой с веснушчатым лицом, голубыми наивными глазами и милым курносым носиком. Она, как солнышко, скрашивала серые солдатские будни. Поэтому многие ребята, особенно из новобранцев, старались «заболеть», чтобы угодить хотя бы ненадолго в больничку в ласковые руки медсестры.

Лена, несмотря на свою достаточно легкомысленную внешность, имела строгий характер и никаких вольностей с солдатами не допускала. Она тяготилась назойливым вниманием сержанта и не раз говорила ему, чтобы Лось зря не тратил на нее время. Но сержант был настойчив и груб. Его плоские шутки оскорбляли Лену и солдаты стали замечать, что глазки у медсестры то и дело заплаканные.