Ничего странного

Крылатое человечество тоже в итоге погубило себя. И «Тот Свет» оказался общим для всех. В посёлке были и норы грешных грызунов, и гнёзда не менее грешных птиц и так далее… Все они были кем-то в своих мирах. А теперь дрожали в одном и том же месте – бесконечно одинокие и растерянные. Всех их когда-то гнали в топку. Но произошёл сбой. По версии Эйи, шестикрылые тоже себя уничтожили – может быть, «топливо» оказалось неподходящим. «Наверное, со мной не справились», – сказала как-то раз она. Среди обитателей посёлка нашлись и те, кто помнил, что некоторые гонимые в топку, в реактор или что это было, сущности находили в себе силы повернуть вспять, сталкивались с другими, взрываясь при этом и обжигая шестикрылых. Перевести эти рассказы кое-как смогла Эйя, на ходу ловившая основы любых языков. Герман вспомнил своё недавнее состояние и мысленно усмехнулся – либо эти горе-свидетели всё придумали, либо рассудок их повредился.

Времени в мире шестикрылых не было, и потому выворачивание ткани пространства произошло как бы мгновенно. Ожить по совершенно непонятным причинам в новой действительности смогли единицы. Видимо, как раз «не самые плохие». Только какой мир их окружал? Все видели здесь и знакомое, и чужое. Каждый находил себе еду, не слишком подходящую для прочих. Эйя протянула Герману какой-то плод. Лишь откусив он задумался: «А если я отравлюсь и умру, что будет? Или тут и смерти нет?» Наличие смерти никто не решался проверить. Все что-то грызли и пили грязную, пахнущую серой воду, подходившую всем одинаково. Все смотрели на зарево. Никто ни с кем, естественно, не разговаривал, за исключением каких-то редких тоскливых монологов. Разве что Герман и Эйя, благо они могли понимать друг друга, начинали время от времени обсуждать что-то из области своих прошлых интересов – история, философия. Но разговоры эти казались здесь настолько бессмысленными, что вскоре угасали, и каждый погружался в собственные нелёгкие мысли. Сколько так продолжалось – неизвестно, определять время было нечем. Эйя, занявшаяся изучением свойств окружающего мира, придумала, как высекать огонь из окружающей тьмы. На свет костра приходили новички – один страшнее другого… «Какая-то ярмарка уродцев. Радует одно – я здесь не самый последний урод». Герман знал, что рано или поздно всему приходит конец, как пришёл он его жизни, его вою, его страданиям. Значит и со всем этим должно что-то произойти. Только когда – вот в чём вопрос.

Он наблюдал за странной неутомимой девушкой, мастеривший какие-то дикие механизмы из обломков непонятно чего, веточек и камней, и ясно понимал, что если кто-то и изменит ситуацию, то это будет она, крылатая Эйя. Он смотрел на неё и не переставал восхищаться. Нет, не телом – оно было далеко не совершенно с точки зрения его эстетических представлений – бледная, худая и безгрудая… Эйя утверждала, что грудь у неё набухала лишь один месяц в году, сильно при этом мешая. Да и будь оно прекрасно – со всеми возможными иллюзиями относительно межполовых отношений и их физиологического воплощения Герман расстался ещё при жизни. Его восхищали личностные свойства Эйи, её упорство и изобретательность, не исчезнувшие даже в этом страшном месте. Он, потомок древних земных воинов, и она, превосходившая в главнейших вещах любую человеческую женщину. Валькирия, его и только его валькирия. «А может, я всё же попал в Валгаллу?»

* * *

Когда источник воды практически иссяк, подбрасывать в костёр стало нечего, а съедобных растений в окружающем пространстве почти не осталось, обитатели посёлка впервые собрались все вместе. Все эти жуткие твари – птицы, змеи, ящерицы, человекоподобные. Все они смотрели друг на друга с ужасом и надеждой – никто не знал какой шаг предпримет сосед – вцепится в глотку или выведет к оазису.

Эйя достала странно знакомый предмет. Приглядевшись, Герман увидел при свете умирающего костра нечто смутно знакомое… компас! Девушка держала в руках самодельный компас! Как ей удалось его сделать – загадка, но чего только не валялось между камней, песка и сухостоя… Стрелка упорно показывала в сторону зарева.

«Восток», – тихо сказала она.

Как только она произнесла эти слова, Герман понял: путь их лежит именно туда. Что он и его мудрая валькирия пойдут на свет, и не важно, что именно ждёт их там – сады и источники, мир и покой, или пламя, скрежет и кровавая битва. А в спину им будет дышать жуткое многоликое войско одним своим видом способное обратить в бегство любого врага. Их путь на Восток. «… Чудесный плен, гранитный восторг», – вспомнились ему слова смутно знакомой песни. «Насчёт плена – это мы ещё посмотрим».

Герман встал приличия ради спиной к Эйе и погасил костёр – так, как это делали земные мужчины во все времена.

Наступила беспросветная чёрная ночь, полный абсолютный мрак за исключением одной только узкой светлой полоски, окаймлявшей край горизонта с восточной стороны.

С голодухи