Ничей современник. Четыре круга Достоевского.

Милостивый государь Фёдор Михайлович!

Ни в привычках, ни в правилах, ни в мыслях моих никогда не было и нет возвышать голос перед кем бы то ни было, а тем менее перед Вами, талант и искренность которого я уважал всегда, помимо официальных наших отношений и ещё задолго до их начатия. Убеждён, что и при сегодняшнем случае Вам только показалось, что я возвысил голос, показалось вследствие Вашей впечатлительности и нервности (извините за нерусское выражение!).

Так как нервности не чужд и я сам, то готов допустить, что не сохранил хладнокровия в такой степени, в какой сохранил бы его всякий другой с более крепкими нервами и с более здоровой печенью. Поэтому прошу великодушно извинить меня. Могу уверить Вас, что столкновение, сегодня во второй уже раз повторившееся, действуют (sic!) на меня болезненно. Поэтому было бы в обоюдных наших интересах назначение для Вашего «Дневника» другого цензора, который не так близко к сердцу принимал бы подобные столкновения. Уверен, что при более спокойном взгляде на дело Вы признаете, что в цензурных моих отношениях к Вам я никогда не действовал произвольно, а имел всегда основание, может быть ошибочное с Вашей точки зрения, но всегда добросовестное.

Корректурные листы при сём возвращаю на этот раз совершенно чистыми.

Примите уверение в отличном уважении, с коим имею честь быть

Ваш покорнейший слуга Н. Ратынский.

29 января 77. Суббота[234]

.

Приведённые письма позволяют предположить, что Достоевский не преминул воспользоваться предоставленной ему сомнительной возможностью спасти свою статью и поехал на заседание цензурного комитета. И без того раздосадованный теми препонами, через которые вынужден был пройти прошлогодний июльско-августовский «Дневник», его автор, естественно, не был настроен столь миролюбиво, как хотелось бы Ратынскому, и это не могло не сказаться на их объяснении, которое, по-видимому, состоялось тут же, на заседании цензурного комитета[235].

О том, что происходило там между часом и двумя пополудни 29 января 1877 г., сейчас можно лишь гадать. К глубочайшему сожалению, журнал заседаний цензурного комитета за 1877 г., очевидно, утрачен: по всяком случае, наш поиск в ленинградских архивах не привёл к успеху. Правда, нам удалось обнаружить другой документ – «Настольный журнал заседаний С.-Петербургского цензурного комитета» за интересующий нас год. И хотя журнал этот, содержащий всего-навсего реестр дел, вносимых на рассмотрение комитета и резюме по этим делам, вёлся крайне небрежно, в нём на листе пятом сохранилась помета, занесённая туда чьим-то не удобочитаемым почерком. Лаконичная запись эта выглядит так:

Экстренное заседание 29 января 1877 г.

Слушали

Доклад ц. Ратынского о статье для Дневника Достоевского: Старина

Определили

Не дозволить по самому предмету статьи, в которой сравним…

На этом запись обрывается и следует совершенно чистая страница[236]. Однако у нас есть иная возможность узнать, какими всё-таки соображениями (помимо указанных в письме) руководствовался цензор, безоговорочно запрещая «Старину о петрашевцах». Эти соображения изложены им в докладе, обосновывающем применённую к «Дневнику» цензурную репрессию. Приведём этот документ полностью, помещая зачёркнутое в квадратные скобки: