Ничейная земля

— И от этого мы перестали бы быть зомби? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Мишка. — Может быть, перестали бы. А может, и нет.

Это было похоже на бред сумасшедшего, и мне было страшно слушать Мишку. Я с самого начала почувствовал, что с ним что-то не так, а теперь окончательно в этом убедился. Он тем временем достал из внутреннего кармана куртки маленькую бутылочку, отхлебнул, занюхал рукавом, потом достал сигареты и закурил. Кажется, он стал курить намного больше, чем прежде.

— Ну, каково тебе теперь, когда я открыл тебе глаза? — Он глубоко затянулся, выпустил в небо длинную струю дыма.

— Не знаю, — сказал я. — Наверно, жутко. Зачем же ты ко мне приходишь, если я зомби? Какое тебе от этого удовольствие?

Он задумчиво поднёс сигарету к губам, но не затянулся, а посмотрел на меня — вернее, как бы сквозь меня.

— Это как могила человека, который был тебе дорог, — сказал он. — Ты не можешь поверить, что его больше нет, ты идёшь на могилу, чтобы убедиться, что она — не его. На памятнике его имя, а ты всё равно не можешь поверить… — Он помолчал, затянулся. — Вокруг одни могилы тех, кого я когда-то знал.

— Что мне сделать, чтобы ты не чувствовал себя так? — спросил я.

Он посмотрел на меня невидящими, пустыми глазами.

— Ничего. Ничего, Серый. Ты не можешь помочь.

— Может, тебе чего-нибудь хочется? Скажи, я всё сделаю.

Он подумал, улыбнулся.

— Давай разведём костёр.

Языки пламени трепетали на ветру, Мишка грел у огня руки и поёживался, а я всё смотрел на его рисунок на песке — круг и перекрестье линий. Внезапно я понял, что это было, и меня пробрала холодная дрожь.

Это был оптический прицел.

— Картошечки бы сейчас, — сказал Мишка.

Я вспомнил, что хочу есть, и поморщился. Мишка снова достал бутылочку и приложился к горлышку, потом протянул её мне. Я покачал головой.

— Извини, забыл, — усмехнулся Мишка. — Ты же у нас теперь образец для подражания. Дети должны брать с тебя пример. — Он глотнул ещё, крякнул. — Ну вот, мне почти хорошо. Я дома, у нашего озера, костерок греет снаружи, а водочка — изнутри… И ты рядом. Вот жалко только, что ты зомби.

Я чуть не фыркнул. Это прозвучало смешно, но в сущности своей было жутко.

— Но я не буду обращать внимания, — сказал Мишка. — Представлю себе, что ты прежний. — Он закрыл глаза. — Как хорошо…

Откинув голову назад, он закрыл глаза.

— Мне на лице две операции делали, — сказал он. — Сказали, что лучше уже не получится. Я правда страшный?

Я не знал, что сказать. Губы Мишки скривились в усмешке.

— Да не то чтобы очень, — пробормотал я. — Ты просто другой какой-то.

— Думаешь, с такой рожей мне не найти бабёнку? — усмехнулся Мишка.

Он задавал эти провокационные вопросы, как будто желая смутить меня. Не дожидаясь ответа на последний, он сказал:

— Теперь на это дело со мной они соглашаются только за деньги. Суки… — Помолчав, он вдруг спросил: — Не знаешь, как там Лерка?

— Вроде бы замуж вышла, — ответил я.

Казалось, эта новость ничуть не удивила его. Он кивнул и сказал только четыре слова по этому поводу:

— Значит, выскочила… Сука она.

Вот и всё, что он сказал об этом. Сказал жёстко, цинично и холодно, сплюнув эти слова на песок. Нет, прежний Мишка, которого я всегда знал, не сказал бы так: прежний Мишка никогда не произносил бранного слова в адрес женщины.

Темнело и холодало. Хотя я немного согрелся у костра, но голод сосал под ложечкой всё ощутимее. Мишка допил свою бутылочку, и его окончательно развезло. Он уже ничего не говорил, и его взгляд постепенно терял всякое разумное выражение, становясь стеклянным и пустым.

— Мишка, — сказал я. — Как ты пойдёшь домой? Не потащу же я тебя на себе.

Он только сопел и покачивался.

— Уйди отсюда, зомби, — пробормотал он.

Потом он и вовсе упал на песок. Я потормошил его минут пять, с досадой понимая, что пытаться поднять его сейчас на ноги — дело безнадёжное. С другой стороны, оставить его здесь я тоже не мог: ночь обещала быть весьма прохладной. Долго я не думал: первое, что мне пришло в голову, было решение сходить к Мишке домой и попросить его родителей забрать их загулявшее чадо. Надеясь, что за время, которое потребуется мне для этого, Мишка никуда не денется, я так и сделал — не поленился, хотя от усталости и голода меня еле несли ноги.

Открыла мне Мишкина мать.

— Добрый вечер, тёть Валь, — поздоровался я.

— Здравствуй, Серёжа… А Миши нет дома.

— Я знаю, — сказал я. — Я, собственно, потому и пришёл. Тут такое дело, тёть Валь… Как бы это сказать… Вы только не расстраивайтесь.

Такая фраза, предназначенная для успокоения и подготовки человека к неприятному известию, работает, как правило, с прямо противоположным эффектом, и я пожалел, что сказал её: Мишкина мама сразу вся напряглась, как струнка, её остренькое лицо стало ещё острее, а глаза распахнулись и стали размером с чайные блюдца.

— Что случилось? — спросила она севшим голосом. — Что-то с Мишей?

— Тёть Валь, вы бы позвали дядю Пашу, — сказал я. — Мне одному Мишку не поднять, поэтому я и пошёл к вам…

— Господи.

Она так и села — на маленькую табуреточку в прихожей, прижав руку к сердцу. Я бросился к ней: