Ничейной земли не бывает

Потом внизу стало тихо. Фридерика хорошо знала, что последует за этой тишиной. Мать начнет кричать, только не сразу. Первые слова она произнесет вполголоса и медленно, но постепенно будет говорить все громче и резче и под конец так разволнуется, что не сможет владеть собой. У Фридерики не раз были столкновения с матерью. Последняя сцена произошла почти два года назад, однако Фридерика хорошо запомнила ее. Лицо матери во время ругани стало жестоким, каждая складка на нем будто застыла. Фридерике все это показалось похожим на сцену из немого фильма. Она сказала об этом матери и только еще больше разозлила ее. Мать не сдержалась и ударила Фридерику. Дочь молча ушла в свою комнату и только там заплакала, но не из-за пощечины, а потому что ее напугала открывшаяся между ними пропасть. Фридерика взяла тогда в подвале бутылку коньяку, пару банок сока, банку сосисок и, не спросив у матери разрешения, ушла к подругам.

В тот вечер мать и дочь окончательно потеряли друг друга.

Со временем горечь случившегося потеряла свою остроту, а вот брату все это еще предстояло пережить, может быть, даже сегодня вечером.

Стефан молчал, как молчала в таких случаях и Фридерика. А голос матери постепенно набирал силу: она начинала кричать.

— У вас головы забиты этой дурацкой музыкой! Меховая куртка стоит больше четырехсот марок! Ты нормальный? Глупеешь с каждым годом, а я-то думала… Видно, и ты пошел по стопам своей сестры! Чем дальше, тем бессовестнее становишься. Этот хлам я сейчас же брошу в печку! Я ее…

— Не надо! — воскликнул Стефан. — Не надо!

— Отпусти! — закричала мать. — Или я тебя сейчас… Отпусти!

Фридерика вскочила и побежала вниз по лестнице. Она увидела, что мать тянула к себе серо-зеленую застиранную куртку, а Стефан схватил ее за запястья. Лицо матери на этот раз было не жестоким, а почти молодым. Долго матери так не выдержать. Но куртку она все же не выпускала из рук. Фридерика понимала, что должна помешать этой ссоре. Она ворвалась в маленькую кухню и дала брату две затрещины. Тот сразу же отпустил руки матери. От него пахло пивом, а от куртки несло табачищем, как из пепельницы, набитой окурками. Фридерика брезгливо взяла куртку двумя пальцами. Мать не препятствовала ей. Сегодня, как никогда прежде, Фридерика отчетливо увидела ее беспомощность. Это, возможно, и было главной причиной таких вот выступлений.

Фридерика приказала Стефану открыть окно, а когда он сделал это, выбросила в него предмет спора. Куртка упала на ступени, ведущие в подвал.

Закрывая окно, Фридерика услышала слова матери:

— Если ты еще раз наденешь эту куртку, то вылетишь отсюда вон!

Этого ей, конечно, не следовало говорить. Такие угрозы совсем ни к чему, поскольку Стефан от них не станет более благоразумным, скорее всего, он замкнется в себе, да и мать только угрожает.

Плохо было то, что весь этот скандал произошел в отсутствие отца. Его спокойствие и рассудительность обычно действовали на спорящие стороны умиротворяюще. Но поскольку его часто не бывало дома, споры Фридерики и Стефана с матерью порой заходили так далеко, что отцу потом с трудом удавалось переубедить их.

Фридерика хотела выйти из кухни, но задержалась в дверях. Затрещины привели Стефана в чувство. Он стоял у буфета, перекатывая пальцами хлебный шарик. Фридерика была старшим ребенком в семье, и ей не к кому было обращаться за советом и помощью. Она подошла к брату, взяла его за руку и сказала:

— Успокойся и иди спать. Завтра поговорим.

Мать направилась в комнату близнецов, села в темноте перед детскими кроватками и прислонилась головой к стене. Фридерика на цыпочках подошла к ней. Каким молодым было лицо матери несколько минут назад! Однажды Фридерика уже видела ее такой. Правда, было это довольно давно, но она все хорошо помнила. И вот сегодня Фридерика снова увидела мать необыкновенно молодой. Она удивилась тому, что после стольких лет не только не забыла той сцены, но и не утратила после нее нежности и доверия к матери.

— Спасибо тебе, Рике, — проговорила мать, немного помолчав.

Как давно она не говорила «Рике»! Не один год прошел. Фридерика положила руку на крепкое, округлое плечо матери. Это был робкий жест, потому что такие проявления чувств стали для них необычными. Девушка давно не ощущала прикосновения рук матери, и вдруг мать сжала ее пальцы. Руки у матери теплые, чуть шероховатые, и длилось ее прикосновение всего несколько секунд, но Фридерика была от души рада и этому. Через минуту она поднялась в свою комнату.

Но в этот вечер ей пришлось еще раз спуститься вниз. Из подвала до нее внезапно донесся какой-то подозрительный шорох. Она решила посмотреть, что там делается. В помещении для стирки горел свет. Стефан стоял на коленях и ожесточенно тер куртку. Фридерика молча присела на табурет, наблюдая за действиями брата. Когда же он потянулся за стиральным порошком, она сказала:

— Не делай этого! Порошок съест всю краску, а когда куртка высохнет, в нее будет собираться вся пыль.