Ничейной земли не бывает

Потом, на вечере, он пригласил ее танцевать. Он вел ее, не сбиваясь с ритма, однако в его движениях не было легкости. Он словно маршировал в вальсе, тело его оставалось при этом напряженным, а лицо — неподвижным. Фридерика смотрела на его чуть выступающие скулы, густые брови, серо-голубые глаза, необычайно широко расставленные, и видела в них лишь выражение мягкой робости. Волосы у майора были короткие, каштанового оттенка, как сосновые шишки в конце лета. Он протанцевал с Фридерикой три танца, но не проронил ни слова. Молчал он и позже, когда еще дважды приглашал ее на танец. Однако все это время он наблюдал за ней. Даже когда она танцевала с отцом или шла с ним в бар, она чувствовала, что майор смотрит ей вслед.

Два дня спустя Фридерика снова увидела майора в кафе. В тот день она не работала и пошла забрать близнецов из детсада. На обратном пути забежала с маленькой Ингрид, которую иногда выдавала за свою дочь, на минутку в кафе, а Дитера оставила со Стефаном на улице.

Оркестр играл в полную силу, и один из сидевших в зале солдат, увидев Фридерику, воспользовался представившимся случаем и пригласил ее на танец. Она не отказалась. Ингрид тем временем играла со своей куклой, которую, кстати, подарила ей Фридерика, ела мороженое и раскладывала лежавшие на столе картонные подставки для кружек.

Когда Фридерика вернулась на свое место, Ингрид не было. Проходившая мимо официантка молча указала Фридерике на столик в углу. Ингрид сидела напротив Виттенбека, положив скрещенные руки на стол и поставив на них подбородок. Майор сдвинул в сторону цветочную вазу и пепельницу, а сам держал в руках ее куклу. Фридерика чуть помедлила, но потом направилась в их сторону. Чем ближе она подходила к столику, тем лучше различала крупные черты лица майора и красную полоску от фуражки на его лбу. В этот момент она вдруг ясно осознала, как часто думала о нем после того вечера в Доме Национальной народной армии.

Виттенбек бросил на нее быстрый взгляд и кивком поздоровался, причем в глазах его снова промелькнула робость.

— Это я виноват, — тихо проговорил он. — Ваша дочь была так одинока, вот я и поманил ее сюда.

И он снова занялся куклой. Указательный палец правой руки он просунул сзади в льняные волосы, а большой и средний — под руки. У куклы были большие голубые глаза, вздернутый носик и смеющийся рот. Виттенбек пригнул ее туловище к столу, и кукла сразу ожила, стала вертеть головой в разные стороны, поднимать руки, хлопать ими по столу и наконец заговорила. Девочка с восторгом смотрела на нее. Фридерика завороженно, как и ее маленькая сестренка, наблюдала за каждым движением Виттенбека. Она впервые столкнулась с тем, чего не было в ее собственном детстве и чего она сама не умела делать: превращать куклу в живую.

Но вдруг кукла устала. Голова ее склонилась на скатерть. Она выпрямилась в последний раз, соскользнула на левую руку майора и затихла. Ингрид не отрывала взгляда от куклы, а Фридерика тем временем внимательно рассматривала Виттенбека. Его чуть-чуть грубоватое лицо как-то помолодело, стало мягким и добрым. И Фридерика подумала, что вот так же изменился тогда скрипач, у которого во время игры исчезла вся неуклюжесть и внешняя непривлекательность.

Зал постепенно заполнялся, но девушка надеялась, что никто из солдат не помешает им до тех пор, пока майор не закончит игру. Виттенбек положил куклу Ингрид на одну руку, а другой стал баюкать ее почти с детской непосредственностью. Потом он взял с тарелки вилку и ложку и стал изображать, как они бегут друг за другом по столику. Вилка бежала манерно и прямо, а ложка, отставая на полшага, следовала за ней как-то тяжело и неохотно. Вдруг ложка споткнулась, плашмя упала вперед, перевернулась и вытянулась, будто загорала на солнце. Тем временем вилка продолжала важно шествовать дальше, пока к ней не присоединился нож, красивый и сверкающий. Затем его сменила бумажная салфетка. Длинная и чопорная, она наклонялась вперед, чтобы лучше разглядеть вилку. Через некоторое время и они исчезли за вазой. Фридерика засмеялась, Ингрид и майор — тоже.

— Вы любите детей, да? — спросила Фридерика.

Он кивнул и ответил, глядя на Ингрид:

— Лучшее, что у нас есть, это дети.

Фридерика поинтересовалась, есть ли у него дети.

— Мальчик, — ответил он, — шести лет.

Больше они в этот день не разговаривали, Виттенбек как-то сразу замкнулся и вскоре ушел, и уход его показался Фридерике похожим на бегство.

Назавтра Виттенбек не пришел в кафе. И последующие пять дней зарезервированный для него столик пустовал. Всю неделю мысли Фридерики были заняты только им. Никогда прежде она не думала о мужчине так много. Началось с того, что ей сразу же стало не хватать чего-то. Каждый раз, когда она входила в зал, Виттенбек встречал ее взглядом, но ни разу у нее не появилось ощущения, что он смотрит оценивающе, как это делали другие мужчины, преследовавшие ее потом всевозможными предложениями.