Ничья

Овальный фронтон с высокими колоннами, полукруглые каменные перила балконов между ними, мраморные подъездные лестницы с массивными перилами и фигурными балясинами, а также высокие межэтажные окна подъездов с деревянными решетчатыми рамами и широкими подоконниками придавали дому основательность и солидность. Могу вообразить, каким девственно чистым и опрятным предстал он перед новосёлами – только что сданный в эксплуатацию, со свежеокрашенными стенами, широкими коридорами, просторными ванными комнатами и длинными деревянными балконами со стороны двора.

Моя семья въехала в этот дом в 1957 году, когда он был уже изрядно потрёпан изнутри, оставаясь внешне практически неизменным. Квартира требовала капитального ремонта, который, судя по устаревшей внешней электропроводке, до этого ни разу не производился. Ванна, раковины и унитаз были изношены до предела. На кухне с прокоптелым потолком стояли две керосинки и два столика – один для нас, второй для соседей. Вода в кран поступала, разумеется, только холодная. Холодильника тогда ни у нас, ни у соседей не было. Помню, сливочное масло держали в воде. Скоропортящиеся продукты употребляли в день покупки. Хранить их можно было только в зимнее время на балконе. В доме имелась автономная отопительная система, которая, до того как провели газ, работала на угле. Котельная и хранилище угля располагались в одном из его цокольных отсеков, доступ к ним осуществлялся со двора.

И ещё помню отверстие во входной двери нашей коммунальной квартиры, оставшееся от вынутого старого замка. Пока мы жили с соседями, оно не заделывалось, использовалось детьми в качестве глазка. Взрослые в него не смотрели. Им пришлось бы для этого наклоняться. Впрочем, глазок в те годы был неактуален – дверь открывали сразу, не спрашивая, кто пришёл. А мы, дети, не отказывали себе в удовольствии смотреть в этот «глазок». Любопытно же было увидеть, кто спускается по лестнице, кто поднимается, с кем говорит и кого ругает ворчливый сосед по лестничной клетке.

В течение 27 лет внутри дома всё ветшало и приходило в негодность, в то время как двор всё ещё оставался замечательным и даже становился лучше. За это время поднялись посаженные деревья, разрослись кусты роз, а толстые виноградные лозы, дотянувшись до верхних этажей, размножились и обняли балконы тонкими ветвями. Ранним утром приходила курдянка в национальной одежде, отливающей всеми цветами радуги, и начинала орудовать жесткой метлой, царапая тишину утреннего сна жильцов. А предварительно её муж, чтобы не было пыли, шлангом поливал все закоулки, затем щедро орошал растительность, после чего утопающий в зелени двор благоухал. В детстве более притягательного и уютного места для меня не существовало. Двор был огорожен с двух сторон толстыми каменными стенами высотой более двух метров, которые вместе с двумя крыльями дома образовывали квадрат размером примерно в половину футбольного поля. Большие железные ворота открывались, когда заезжала какая-нибудь машина, например, для сбора мусора или с целью опрыскивания деревьев. Речь идёт о том незабываемом времени, когда наш замечательный двор ещё не был изуродован гаражами. Автомобиль считался запредельной роскошью.

Но однажды он во дворе появился. Нечто габаритное, накрытое брезентом, очертаниями напоминающее машину, обнаружилось утром. Заинтригованные, мы ходили кругами, потом, осмелев, стали поднимать края брезента, пытаясь определить, что там за сокровище. Терялись в догадках, кому оно могло принадлежать. Наконец вышел из подъезда шестилетний Алик и заявил:

– Это наша машина! Папа ночью пригнал её сюда на буксире, временно, сказал, что она старая и что будет её ремонтировать в мастерской.