Ничья…

Забегает в дом, пустой дом, дом без него. Обессиленная, заплаканная до рези в глазах и чувства опухлости лица. Спасибо водителю, быстро организовал, чтобы Нину с Микаэлом отвезли домой. Не нужно было сыну сейчас ее видеть в таком состоянии. Изможденная созвонами с родственниками в Дубае… Что делать? Когда лететь? Можно ли вообще туда ехать? Она битый час не могла выйти из машины, погрязнув в этих звонках, даже не заметив, как море стремительно поглотило солнце и вечер опустил на остров темнеющую с каждой минутой вуаль. Здесь вечерело буквально на глазах. А потом еще полчаса собиралась с силами, чтобы, когда она сейчас зайдет в дом, сын при взгляде на нее не испугался и не начал задавать вопросы… Она просто не могла сейчас сказать ему, что папы больше нет…

Нужно держаться, нужно быть сильной… Столько нерешенных вопросов, и все просят хотя бы ее мнения, ее участия… А у нее на уме только одно-ей хочется раствориться, испариться, перестать чувствовать, но до этого-убедиться, что с Микаэлом все хорошо… Что он в безопасности… Что Его щупальца не настигли ее мальчика… Параллельно думает о том, что как-то все-таки придется общаться с журналистами. Хотя бы потому, что наговорила сгоряча этому Фаресу лишнего… Теперь, немного остыв, не стала бы этого делать… У знаменитых нет права даже на искреннее горе, даже на эмоции. Не знает, как сможет спать, как сможет провести здесь первую ночь, все последующие ночи… без него… Не верит, что Карим не с ней. Проклятая, забирающая у нее все Сирия. Она ведь чувствовала, что мужу нельзя было ехать. Знала, что Он только и ждет этого. Это был очередной эпизод его войны. Что же, пусть получает. Нет больше маленькой девочки, сносящей его прихоти и капризы. Пусть попытается теперь отмыться от ее обвинений. Ее слово и авторитет покойного мужа против Васеля Увейдата…

Заходит быстро в прихожую, ожидая увидеть только няню и Мику. Еще из машины, по звонку, отпустила всю прислугу, кроме Нины. Не хочет их сочувственных фраз, дежурных соболезнований. Ее траур – только ее траур…Хотя бы сегодня она имеет на него право. Родственники Карима коллегиально приняли решение не пороть горячку и пока в Сирию не лететь- формально никто с семьи Диб не снимал опального статуса. Визит Карима должен был лишь приоткрыть эту дверь, позволить положить конец многолетней вражде и опале, еще более обостренной революционно-оппозиционной деятельностью Карима и спонсирующих его из зарубежа членов клана… Но если за убийством ее мужа и правда стоял Васель, то это означало только одно- новый виток войны против всей семьи… Тем более, что поспешный визит не имел смысла- Карима похоронят до заката. На родине, под Хомром. На территории их имения… Влада как женщина не участвовала в этих ритуальных делах и знала только, что отец Раньи звонил в Дамаск по этому вопросу, Дибов продолжали там уважать, вопреки всему…

Включает свет, скидывает на ходу плащ, туфли и сумку, не заботясь о том, что они падают бесхозно на пол. Проходит в гостиную, хлопает в ладоши по привычке, чтобы включить свет. И… вскрикивает от ужаса.

Напротив нее, на их семейном диване сидит Васель. Расслабленный, спокойный…И его глаза… Темные, как морские глубины… Холодные, морозящие… Это какой-то новый взгляд… Он пугает ее до ужаса, до немого крика, застывшего на губах…

Зажимает рот и пятится назад, хаотично пытаясь понять, что делать…

– Не ждала, куколка? Узнал о твоей трагедии. Не мог не приехать, чтобы выразить свои соболезнования… – тихий вкрадчивый голос, слишком тихий, слишком вкрадчивый, слишком отстраненный. Ей знаком этот голос. Она знает, каким Он бывает, когда говорит так. И по телу от страха бегут мурашки.

– Как ты сюда попал? Где мой сын? – полувыкрикивает – полушепчет Влада, боясь потерять над собой контроль и впасть в истерику…

Смотрит на нее, как-то внимательно вглядываясь. Рассматривая что-ли… Молчит…

– Микаэл очень красивый мальчик, Влада, – тихо и задумчиво произнес, наконец, Васель. –Истинный сын своего отца…

А вот теперь ей не просто страшно. Страшнее не бывает. Она нервно сглотнула, переступая с ноги на ногу.

– Карим души в нем не чаял, это правда, – неуверенно и отчаянно, а оттого жалко пробубнила она… Она догадывалась, к чему он ведет, но продолжала держать хорошую мину при плохой игре…

– Сразу видно, он плод любви, – испытующий взгляд, а ее от него обдает ледяными брызгами воды… Он словно говорит сам с собой, сам себе, не слушая ее…

Нервы сдавали.

– Я очень сильно любила его отца, Васель. Ты прав. До сумасшествия, до потери себя, – ответила срывающимся голосом.

Они оба понимали, о чем говорят. Просто он играл… Испытывал… Издевался… Как всегда любил. Васель любил долгие прелюдии перед тем, как взять свое – будь то на охоте, в работе или в постели… – Он действительно плод любви…

Теперь его глаза обдавали не холодом, они обжигали огнем… Синим огнем… Ей было больно от одного его взгляда, от того гнева, который был заключен в плен белых зрачков этих двух синих огненных шаров, что пронзали ее.