Ничья вина (СИ)

— А? — вопрос застал врасплох. Скай аж замер на мгновение, но потом продолжил перебирать чужие волосы, задумчиво пожав плечами. — Юки разве что.

— Рыжая сучка, — Алек широко улыбнулся, закрывая глаза. — На свадьбу не приду.

— А если Алла?

— Украду невесту, — Скай заржал, Алый приоткрыл один глаз, улыбка стала хитрой. — Ну, или жениха…

— Не надо!

— Никто меня не любит, — Алый притворно тяжело вздохнул и встал, сбрасывая с себя его руку. — Уйду в монастырь, ей-Богу!

— Кто ж тебя отпустит?

Вопрос повис в воздухе, и отвечать на него Алек, кажется, не собирался. Он вообще с головой залез в тумбочку, сосредоточенно что-то выискивая. Кинул в Ская шоколадкой, а сам — понятно, что искал, — вгрызся в армейский рацион.

— Гадость же несусветная, — Скай скривился, глядя, как друг поглощает это произведение немодифицированных, видимо, ученых.

Во всяком случае, он был свято уверен, что моды придумали бы что-то более аппетитное и на вид, и на вкус.

— А мне нравится, — Алек пожал плечами и нахмурился, когда запищал комм на запястье. — Бля, на работу опаздываю! — дернулся он, а потом огляделся и рассмеялся.

— Мне пора, да?

Алек улыбнулся и развел руками вместо ответа.

— Я рад, что ты зашел, Скай. Честно. — задумчиво сказал он уже в дверях. — Приходи вечером.

И Скай пришел. И этим вечером, и следующим. Код он знал, так что под дверью стоять не пришлось, да и Алла была искренне рада его визитам. Только сам хозяин кабинета не появился там ни разу.

«Я рад», — вспоминал он, засыпая на узком, на диво неудобном диване. И эти два слова сочились отчаянием, болью, почти ненавистью, но Скай неизменно переворачивался на другой бок и проваливался в обитель своих странных, тревожных, невозможных снов.

Послышалось.

========== Глава 9 — Ante bellum (До войны) ==========

Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу.

(Бойцовский клуб)

Джейк. Имя-проклятие, имя-воспоминание. Имя-о-котором-нельзя-думать. Он помнил, как Блэк привел его, восторженного мальчишку студента. Модификанта. Осколочное ранение, спасли, как могли. Мальчик учился на мехмате, мальчик грезил модификацией и ее развитием, и Алек, конечно же не устоял, увидев в нем себя, что ли. Джейк публиковал его статьи, Джейк помогал ему в исследованиях. Джейк делал кофе и заказывал ужины, они кодили что-то в четыре руки, бурно спорили и обсуждали.

Черт, видимо и после войны он умел быть счастливым — по крайней мере, тогда он был очень близок к этому ощущению.

Все сломалось некстати. Им привезли тогда пятерых, пятерых сорвавшихся модов, тогда еще не рассказывали про это в прессе, никто не знал, кроме них. Вообще никто. Их разместили в изолированных боксах, Алла брала анализы, он сам — пытался разговаривать, вызвать хоть какой-то отклик, кроме попыток убить. Ничего не получалось, но он не сдавался конечно же.

Они спорили с Джейком про раздражители и посттравматический стрессовый синдром. Он рассказывал ему про триггеры, потом они как-то скатились до Юнга и его архетипов. Потом Алек уехал домой — он собирался на следующий день доехать до развалин своей бывшей квартиры и оставить там традиционную для годовщины смерти родителей ветку лилий. Но проливной дождь поломал его планы и, в итоге, с утра пораньше он приехал в клинику. Чтобы войти в бокс и увидеть там Джейка, с любопытством естествоиспытателя, с жаром заигравшегося ребенка, вгоняющего иголки под ногти одному из сорвавшихся.

Как же он орал. Матом, в голос. Цензурными в его речи, наверное, были только предлоги. Он угрожал, он кричал, он взывал к совести. А потом Джейк сказал:

— Но они же не люди.

И мир перед глазами в первый раз окрасился в красный.

Джейк выжил чудом. Его оттаскивали Алла и Кирилл, пока молчаливые медработники уносили кровавое переломанное месиво, некогда бывшее его студентом. А он порывался добить, что-то рычал. Потом отпустило, и он долго стоял под душем пытаясь смыть с себя чужую кровь и свою память. Он тогда действительно работал с посвященным в историю психологом, пытаясь понять — почему, отчего? Но психолог не нашел ответа.

А чуть позже Кирилл заявился к нему вместе с Джейком, и кабинет снова окрасился в цвет крови.

Он выгнал их к чертовой матери, а потом долго сидел не за столом — под ним — силясь взять себя в руки и ощущая только желание, безумное, настойчивое желание убивать. Где-то в нем жил зверь — и этот зверь требовал крови. Именно тогда он построил свою клетку, свою стену. Именно в ней вместе со своей памятью и болью он запер зверя.

Именно зверь сейчас отчаянно сочился на волю следом за тем, что неотвратимо возвращалось в его жизнь.

— Я слишком слаб, — шепнул он недвижному Скаю и улыбнулся его привычной неподвижности. — Я слишком слаб.

Привкус крови во рту становился пугающе отчетливым.