Ничья вина (СИ)

— Что такое боль, Скай? — хрипло произнес он, глядя в упор на неподвижно сидящее на кровати тело. Протянул руку к его руке и замер, не прикасаясь. — Что такое боль? Что такое наслаждение? И как можно различить эти ощущения, когда они так упорно сливаются воедино, когда горло пересыхает, а легкие сводит судорогой. Когда не можешь дышать, говорить, двигаться, потому что тело — это проклятое тело — предает и оставляет тебя наедине со всем, что на тебя свалилось. Что такое ненависть, кристально чистая ненависть к тем, ради кого ты сломал свою жизнь?

Им не нужны были наши жертвы, я это понимаю, Скай. Я все понимаю, только принять не могу. Я помню конец войны, очень хорошо помню: плачущих женщин, смеющихся детей. Я помню девочку, впихнувшую остолбеневшему мне своего плюшевого, побитого молью и жизнью мишку. Я, наверное, дивно глупо смотрелся, сжимая его в руках. И она — та девочка — наверное, странно выглядела с моей маской. Но, знаешь, я не мог не принять ее подарок. И не мог не дать ей ничего в ответ.

Она была смелой, эта девочка. Очень смелой, очень безрассудной и очень красивой. Порой мне нравится представлять себе, как сложилась ее судьба, и в этих мечтах много счастья и смеха. Я верю, что ей повезло, Скай, я не могу не верить. Иначе, я никогда не смогу понять, за что они отдали свои жизни. За что умирал и возрождался я, как проклятый феникс, из грязи и крови.

Хотя я и так не понимаю. Может быть, это был просто урок нам. Может, мы заплатили за всю самонадеянность и безответственность человечества. А, может быть, в этой войне, и правда, не было никакого смысла.

Только боль.

Знаешь, Скай, в том приснопамятном нападении на базу умер он — тот мальчик, чьей матери я сказал сакральное «нет», в корне изменившее всю мою жизнь. Его мертвое лицо я, как ни странно, помню до мельчайших деталей: разбитый висок, засохшая струйка слюны, смешанной с кровью, от уголка губ по подбородку к шее, взгляд мертвых глаз. Он смотрел на меня, прямо мне в глаза, когда я проходил мимо.

Он был не первым, умершим по моей вине, но именно его остановившийся взгляд снится мне до сих пор, уже который год. Именно его смерть открыла счет потерянных жизней тех, кто был мне близок, кого я знал.

Алекс ходил ко мне каждый день, вытаскивал из комнаты, заставлял пройтись по коридору до окна даже когда я еще шатался от слабости. За окном были серые от копоти сугробы, а из щелей тянуло морозным сквозняком — до сих пор удивляюсь, как я не заболел. Но нет, не заболел. Да и заживало на мне, как на собаке, даже врач удивлялся. А еще к нам в часть тогда привезли Аллку, медсестрой, и, когда я приходил на перевязки, мы подолгу трепались ни о чем, неохотно расставаясь только под пристальными взглядами врача и Алекса, приходящего меня забрать.

Хотя, тот же Алекс и обеспечивал мне поводы для дополнительного общения с ней. Ты не помнишь, наверное, ты в тот день почему-то сбежал из столовки, но этот феерический идиот умудрился свалить меня на пол. Разошедшиеся швы, наркоз еще не подвезли — терпите. Орал я, как резаный, а этот идиот стоял рядом и ржал, и извинялся одновременно. Потом был хлопок по больному плечу, когда я не заметил его в ангаре: снова швы, снова без наркоза.

А потом был ты.

Хех, такая ностальгия. На самом деле, был-то снова он, просто он, спустя столько времени решился притащить меня на вашу попойку и снова засветил по плечу. Случайно, бля, я даже в это верю. Больно было адски, Скай, может быть, потому что оно в кои-то веки было почти зажившим. Я даже не помню, что ему сказал — полная несознанка. Перед глазами была красная муть, боль пульсировала в висках. Из комнаты вашей я тогда вылетел на чистом адреналине, но не дошел до медчасти — чуть не свалился на полпути. И услышал твои шаги.

Мне не нравилось быть слабым, Скай, мне до сих пор это не нравится.

Та попытка закурить была чистой воды позерством. Я сжимал сигарету дрожащими, холодеющими пальцами и чувствовал, как с плеча к локтю стекает кровь. Я ухмылялся тебе в лицо, надеясь, что ты не заметишь, как мне плохо, и молясь, чтобы ты заметил.

Потом врач говорил, что ты спас мне жизнь.

Скай, скажи, зачем ты влез? Что помешало тебе пожать плечами и пройти мимо? Ну или хотя бы просто дать прикурить и уйти, без всяких доставок полубессознательных тушек до цепких лап медиков? Это все риторические вопросы, между тем.

Ты дотащил меня, они зашили. Мягко пожурили и отправили восвояси, напоследок сняв пластырь с зажившей морды. Смешно, но, знаешь, наверное, именно это был полный и окончательный конец меня прежнего. Видеть в зеркалах вместо смазливой мордочки нечто опухшее, неухоженное и с багровой полосой по всей щеке — полный пиздец. Как я не разрыдался прямо в медчасти, сам не знаю. Но дотерпел до комнаты, спотыкаясь на каждом шагу и цепляясь за твою руку, дошел, хотя слезы стояли в глазах, а рыдания клокотали в горле.

Я помню, Скай, я до сих пор помню, как ты почти стряхнул меня на кровать и спросил, что я тут забыл. И помню свой ответ.

Я не соврал ни словом. Я действительно хотел жить. Хотел и хочу.