Ничья вина (СИ)

— Кир? — Скай осторожно освободился от кольца чужих рук и сел на койке, оглядывая самого себя.

Больничная рубашка, слишком тонкие запястья, будто он разом потерял пару десятков килограмм, ноющая боль в мышцах и скребущая — в горле. За окном окончательно стемнело и стекло, словно зеркало, отразило ему его же: недоуменное лицо, взлохмаченные волосы и странные светлые полосы на шее. Как он тут оказался? Что произошло, черт возьми?

Кирилл молчал, а он судорожно пытался вспомнить, но проклятая идеальная память больше напоминала чистый лист, не желая предъявлять на суд ни одной — ни единой — картинки вчерашнего дня. Вчерашнего ли?

— Кир, — повторил он, и Блэк поднял голову, глядя на него какими-то абсолютно больными глазами. — Сколько я тут? И, — он усмехнулся, — что это за «тут»?

— Больница, — друг встал, отошел к окну и уселся на подоконнике, скрещивая на груди руки. — Неделю с лишним. Помнишь что-нибудь?

Скай помотал головой, укладываясь обратно и откидываясь на подушки. Закрыл глаза.

Память, проклятая память.

Тьма, толща воды, белый шум.

Нет, раньше.

Ярко-голубое небо, черный мрамор и белые лилии. Черная ткань и белый пластик маски. Алые блики в серых глазах, серые стены и алая-алая-алая кровь.

Он схватился за горло, заходясь в приступе кашля, чувствуя — как наяву — впивающиеся в горло пальцы, видя над собой безумные глаза, словно окрашенные кровью. Зажмурился, прогоняя видение и приступ паники, силясь не вспоминать то, что сам захотел вспомнить, и отогнать страх. Отчаянный и болезненный страх не за себя.

— Алек… — прохрипел он, но Блэк молчал.

Он открыл глаза — Кирилл сидел там же и смотрел в пол, не двигаясь и, кажется, даже не дыша. Скай с трудом поднялся, пошатываясь, но кое-как дошел до кресла и остановился, навалившись на спинку; дерево скрипнуло, но выдержало. Алек. Что с Алеком?

Ему, наверное, было даже наплевать, что чокнутый алый лидер его чуть не убил. Он мог понять все. Он мог простить ему все. Лишь бы продолжать хоть изредка видеть эти безразличные, смеющиеся, грустные — такие разные глаза. Лишь бы он продолжал насмешливо щуриться и пусть даже строить из себя робота, что угодно. Он почти умер. Опять. В который уже раз.

И в который уже раз он просто хотел обнять его и наконец сказать, как сильно его любит, несмотря ни на что. Если мы не умрем — фраза всплыла откуда-то из глубин памяти, а потом горло свело фантомной болью, и он чуть не рассмеялся.

Мы никогда не умрем — это уже более точная формулировка для них.

— Там была могила его родителей, — все еще хрипловато произнес Скай, глядя на неподвижного Блэка, пытаясь объяснить ему все и еще чуть-чуть. — Он… просто сорвался. Кир, я, правда, думаю, он сам не ожидал…

— Он убил тебя, — тихо сказал Кирилл.

Настолько тихо, что Скай едва расслышал эти слова, но все же услышал и засмеялся, отпуская многострадальное кресло, выпрямляясь и твердо шагая к другу. Убил — это смешно даже звучало. Что надо сделать, чтобы убить их теперь, вот таких вот? Постараться придется определенно сильнее, чем бешеный Алек.

— Кир, прием. Я живой, если ты не заметил, — он положил руку ему на плечо, чуть сжимая. — Ничего со мной не случилось, ну повалялся недельку…

— Он. Убил. Тебя.

Блэк отчеканил эти три слова так, что Скай вздрогнул. Ярко вспомнился тот вечер дома у Кирилла, отчаяние, боль. Уверенность, что Алек убил того мальчишку, уверенность, что Алек доигрался. «Я его не отмажу»…

— Кир, ради Бога, если ты… — начал он, а Блэк вдруг зло рассмеялся, вскидывая голову и заглядывая ему то ли в глаза, то ли прямо в душу.

— Если я — что? Если я обидел твоего маленького ручного психопата? — голос взлетел и сорвался, Кирилл ударил ладонью по подоконнику, оставляя на нем заметную вмятину. — Ты такой же как он, Влад. Становишься таким же. Очнись, черт возьми, очнись! Что если бы ты не увел его от этой «могилы родителей»? Что если бы он набросился на тебя раньше? Что если бы он набросился не на тебя? Ты, блядь, понимаешь, что вокруг — люди? Что человеку нельзя вырвать глотку и ожидать, что через неделю он будет улыбаться и ходить? Сука…

Наверное, он был прав. В чем-то.

Скай отпустил его и вернулся к креслу, усаживаясь в него, взял чашку с еще теплым чаем, глотнул. Невозможно крепкий и невозможно сладкий вкус напомнил войну, безумие бесконечных вылетов и сладкое, острое ощущение хождения по самой грани. Ему не хватало этого ощущения, отчаянно не хватало.

А Саша, Алек… он всегда умудрялся подарить именно его.

Мы никогда не умрем. Скай улыбнулся.

— Я его увел. Никто не пострадал. Где он, Кир? Мне очень надо с ним поговорить.

Мы никогда не умрем и больше нет ничего невозможного.

— Он… — Кирилл замолчал. Потом усмехнулся, встал и махнул рукой. — Пей свой чай. Выздоравливай. Поговорим, когда придешь в себя.

— Приведи его, — попросил Скай в спину, слыша свой почти жалобный голос, а Кирилл почему-то вздрогнул и замер в дверях.

Не обернулся, но и не шел дальше. Просто стоял памятником самому себе, и Скаю почему-то вдруг стало страшно.

— Кир…