Ничья вина (СИ)

Новостные блоки я смотрел ночами и в наушниках, чтобы ее не расстраивать. И даже получалось. Вообще, у нас на удивление хорошо получалось делать вид, что ничего не происходит, пока отца не уволили, а потом рухнуло все. Фирмы и заводы — кроме военных, разумеется, закрывались, люди теряли работу, цены в магазинах взлетали до заоблачных высот. Привычный мир рушился на глазах, и никто не мог ничего сделать. Это была война, Скай, и она добралась до нас во всей своей красе. Отец нашел работу на каком-то складе, за еду, и это было необычайной удачей, но ее все равно не хватало. Хотя тогда впроголодь жили все. Все, кроме…

Да, оно было, это «кроме», хотя моя мать, да и отец тоже усиленно делали вид, что это не так. Неудивительно: кому, твою мать, захочется признавать, что в то безумное время кроме военнослужащих хорошо жили только проститутки. А оно так и было. Воистину, не только древнейшая, но и самая живучая профессия.

Солдаты изредка приезжали в город: к родителям, невестам, друзьям, просто отдохнуть — и им хотелось развлечений. Секса в том числе. Ты удивишься, сколько их было, тех, кто был согласен на все и даже чуть больше просто за кусок хлеба. А платили ведь больше, много больше. Особо запавших в душу иногда даже забирали с собой в части, с ними часто уезжали и их семьи. Говорили, что им повезло. Все говорили. Только мои родители упорно прятали голову в песок и делали вид, что ничего не происходит. Не могу сказать, что я их не понимаю. Наверное, я бы тоже не хотел, чтобы мой ребенок пошел на панель, ради того, чтобы меня прокормить. Но это сейчас.

А тогда я их не понимал. Я видел, как они умирают, Скай. Они были немолоды, если не сказать стары. Им нужна была нормальная еда. Им нужны были лекарства. Я хотел, чтобы они жили, но ничего не мог сделать.

Я хотел, чтобы они жили, но боялся убить их, разбив им сердце. Я плакал ночами, Скай, но не мог решиться ни на что. Я любил своих родителей. Думал, что люблю их сильнее всех на свете. Даже странно, что, как оказалось, я ошибался. Или был прав, я не знаю, знаю только то, что оказался готов на все не ради них.

Наша рыжая девочка спит сейчас где-то далеко со своим любимым мальчиком… это хорошо, что она спит и что она не с нами. Я никогда не смогу рассказать ей, что, на самом деле, это она все изменила. Знаешь, я просто сидел и перечитывал в сто десятый раз какую-то книжку, изо всех сил стараясь не думать, когда позвонила она. И разрыдалась в трубку.

Она плакала, рассказывая мне про падающую в обмороки от голода мать и схватившую сердечный приступ бабушку, плакала и твердила, что не хочет. Не хочет на панель, не хочет ложиться даже под самых лучших и героических солдат. Юки кричала, что не шлюха и никогда ей не будет, а потом снова срывалась на рыдания. Она знала, что ее желание-нежелание ничего не меняет.

Она не хотела для себя такой судьбы.

Она попросила меня ей помочь. И это решило все, Скай.

Ради родителей я плакал ночами, но послушно сидел дома. Ради Юки я кинул в сумку пару любимых книг, хард со всем, что не хотелось потерять, и кое-какие шмотки и ушел, оставив за спиной рыдающую мать и шепотом молящегося отца. Я ничего им не объяснял и не извинялся, Скай. Просто пообещал вернуться и закрыл за собой дверь, еще не зная, что больше никогда ее не открою. Я сказал им, что я вернусь, Скай, но война закончилась слишком поздно. Возвращаться было уже некому. И не к кому.

Вот такая вот забавная игра слов.

***

— Что я сделал не так, блядь, что? — пьяное отчаяние, пьяные же слезы.

Он пожалеет об этом завтра, но сейчас, именно сейчас, ему все равно.

— А я? — она рыдает взахлеб. — Мама, бабушка… Их нет, понимаешь? Их больше нет, меня больше нет. Что мне делать, Господи…

Он обнимает ее широким, великодушным жестом, прижимает к себе. Она всхлипывает.

— Ничего не будет, понимаешь? Ни мужа, ни детей, ни семьи… Кто я теперь? Монстр…

— Ты — нет, — неожиданно твердо говорит он.

Девушка вытирает слезы, глядя на него с… надеждой? Восторгом? Он не знает, как назвать эту эмоцию, это чувство, но оно захлестывает и заставляет чувствовать себя почти всесильным.

— Мы даже там оказались лишними, — тихо-тихо говорит она.

— Мы нужны здесь, милая, — он гладит ее по голове, моментально трезвея. — Мы можем изменить этот мир.

— Вместе?

— Вдвоем.

***

Стены подергивались туманным маревом, плыли, сползали. Узор на обоях складывался в пары, целующиеся, обнимающиеся, танцующие. Скай моргнул — танцы сменились на такую порнографию, что он застонал, откидываясь на спинку, которая куда-то ускользнула в самый последний момент, и свалился на диван. Засмеялся, закрывая лицо руками, и ему вторил чужой смех, не менее пьяный и радостный.

— Разучились вы, батенька, пить! — констатировало склонившееся над ним привидение голосом Алека.