Ничто не стоит так дорого

– Ему за сорок, очень грамотно сделанная короткая прическа, небольшая седина, дорогой костюм и шикарные ботинки. Была осень, шел дождь, а тот человек вошел – и на нем ни капли, ботинки из дорогой кожи – летние, как будто он из другого мира, где не бывает дождей. Спокойно и уверенно попросил долю и объяснил, что с нами будет, если мы пожадничаем.

– Что он обещал?

– Сказал, что не будет ни клиник «Парацельс», ни нас… На следующий день нам позвонили и предупредили, что придет проверка из налоговой, потом предупредили, что нагрянет санэпидемстанция, еще обещали проверить противопожарную безопасность… Но за два дня мы собрали необходимую сумму, которую я лично и передала ему.

– Где передавала?

– Перед въездом на московскую трассу. Там есть какой-то гипермаркет, а перед ним площадка для машин. Мне было приказано туда приехать, но встать не на самой площадке, а за бывшим «Макдональдсом». Я приехала, а он уже ждал меня там в «Бентли» с тонированными стеклами. Дверь приоткрылась, и я просунула в салон портфельчик, в котором были тридцать пачек купюр по пятьсот евро.

– Номер машины ты не запомнила?

Лиля покачала головой.

– Помню – цвет голубой.

– Этот цвет у «Бентли» называется «кингфишер». По цвету искать бесполезно. А видео с вашей камеры в клинике можно просмотреть? Хотелось бы увидеть этого человека в дорогом костюме и шикарных ботинках.

– Так это было осенью прошлого года. Записи не хранятся так долго.

Игорь кивнул, он и сам это знал. А потом спросил:

– А где Карпоносенко похоронили?

– Так его кремировали, он оставил по этому поводу специальное распоряжение. Там он написал, что предпочитает кормить не червей, а рыб, а потому его должны были сжечь, а прах развеять над Черным морем. И ритуальная контора выполнила все его пожелания.

– А почему над Черным морем?

– Лев Борисович уверял, что его предки были крымскими караимами. Но евреем он себя не считал.

– Так караимы – это тюркский народ. Даже при Гитлере было издано постановление не считать караимов иудеями. Но все равно они были почти поголовно истреблены на Украине и в Литве. Это постаралось местное население, потому что караимы были людьми зажиточными. Но мы отвлеклись. На каком основании тот человек предъявил права на долю Карпоносенко?

– Он ничего не предъявлял – никаких документов. Но он знал все о Льве Борисовиче. Он даже сказал, что в курсе, как я упрашивала Карпоносенко разрешить мне купить свою первую машину. Он знал, что у моего «пыжика» почти с самого начала была проблема с автоматической коробкой… Ему было известно, как меня называл Лев Борисович, когда мы были наедине… Еще он знал, что случилось в Риме с зятем Карпоносенко Аркадием тридцать лет назад. И про Светловидова все знал… Сказал, что мы все будем завидовать Алику, если откажемся платить.

– То есть он угрожал?

Соседка Жаворонкова кивнула. Потом дернула плечом:

– Да мы и не думали отказываться. Мы же практически всем обязаны Карпоносенко. А долги надо возвращать. Когда этот человек снова появится, я даже не буду бегать искать деньги: все теперь поступает на специальный счет, с которого я время от времени снимаю деньги и откладываю их в банковскую ячейку.

– Когда этот человек появится, предупреди меня сразу, потому что все это может плохо кончиться для тебя и остальных учредителей.

– А нас всего двое и осталось теперь.

– А твой сокурсник и партнер по бизнесу Светловидов не рассказывал ничего о Карпоносенко? Ведь если предположить, что Альберта убили, должна была быть веская причина для этого.

– Ничего не говорил. Хотя как-то незадолго до смерти Алик вдруг начал смеяться над тем, что Лев Борисович вдруг заговорил на философские темы. Стал рассуждать о том, что все живое разумно. И не только лесные звери или птицы, но даже травинка имеет чувства и свое понятие о жизни, заранее зная, что осенью она умрет или еще раньше погибнет под острой газонокосилкой. Или ее смешает с черноземом крестьянский плуг. Наверное, он предвидел свою смерть, что-то знал, но никому не рассказывал. Потом адвокат его детей с меня требовал вернуть им акции Карпоносенко… Требовал, потом просил, зная, что по закону вернуть ничего нельзя. Адвокат говорил, что все богатство Льва Борисовича куда-то делось, пропало, распылилось. Кому-то он подарил, кому-то что-то продал за копейки. У него же был дом на Селигере, так он его переписал на гардеробщика. А там не дом, там – домина! И еще гектар земли с выходом на берег озера.

– Были там?