Ниенна. Благословленная Смертью

— Какая зверюга справная, сытая, — восхищенно покачала девчонка головой, и тут же спохватилась. — Ох, совсем вас заболтала, госпожи, а сама даже не представилась! Ингвар говорит, у меня язык впереди разума бежит, через то вечно перед людьми конфуз претерпеваю. Меня Хеленой звать, а вас?

— Я Ниенна, некромансерка, а это Герда, она боевой маг и наполовину валькирия.

— Ой, как интересно! — с восторгом взвизгнула девочка. — А вы правда можете заставить скелетов из могил вылезти и трепака сплясать, будто пьяных дружек жениха на свадьбе?

Подруги так и покатились от хохота.

— Никогда не пробовала, но могу, наверное, — отсмеявшись, сказала Ниенна. — Только показать не проси, мы такими глупостями не занимаемся. Некромансеры поднимают мертвяков только по самой крайней нужде, для защиты живых. Упокоиваем кладбища намного чаще. У вас тут как с этим делом, спокойно?

— Не знаю, — Хелена призадумалась. — Наверное, да, я про ходячих умрунов не слышала ничего. Ведьмы есть, говорят, да только как их узнать? Хвосты из-под платьев они не показывают, а ежели и ворожат — то в избах, потихоньку. Ингвар говорит, ведьма непременно та, у кого язык поганый и вечно гадости за спиной говорит, но за язык ведь в яму с решетками не кидают…

— Не кидают, — согласилась Герда. — А Ингвар — это кто?

— Братец мой старший, он кольчужным мастером при слободе состоит. А Йохан — младший. С тех пор, как тятька с матушкой померли, болеет сильно, болтать не может. Только плачет и тянет «ээээээ», как козленок новорожденный. Местные говорят, проклятье на нем, да только лекарь осенью приезжал, смотрел на него, ничего злого не нашел…

Девочка доверчиво тараторила без умолку, не замечая, как переглядываются подруги. Герда слушала болтовню, и лицо ее потихоньку смягчалось. Сама ведь сирота, не понаслышке знает, каково это.

— Вы бы посмотрели на моего братика, госпожа некромансерка? — дрогнувшим голосом вдруг пискнула Хелена. — Вы-то, поди, проклятия знаете! Может, и снять сможете?

— Посмотрю, — поколебавшись, ответила Ниенна. — Снять сразу не обещаю, но, если на нем и вправду сильные злые чары, можно отвезти твоего братишку в Ахенбург. Там его целители с дипломом посмотрят, может, и придумают что-нибудь.

— Лучше бы у нас дома полечили, — вздохнула Хелена. — Ингвар не хочет уезжать, мы тут-то пару лет как осели, только из нужды вылезли. Работать-то в семье некому, кроме него…

— Решим этот вопрос, — коротко пресекла все дальнейшие препирания Ниенна и протянула девочке руку. — Лезь ко мне на седло, так быстрее до слободки доберемся.

*

Кузнечная слобода стояла неподалеку от болот, богатых рудой, но на высоком сухом пригорке. Топи тянулись на много верст на закат. С противоположной стороны село подпирали низенькие заснеженные горы, поросшие зелено-рыжим ковром из сосен, елей и лиственниц.

Само поселенье оказалось шумным и богатым. Только не слышно было коровьего мычания в хлеву, не гуляли по заснеженному двору куры, поджимая лапки, не бегали заросшие грязно-белым руном барашки. Зато отовсюду доносились стук и звон, гремели тележные колеса, ржали заливисто лошади, гоготали мужские голоса, перебрасываясь шутками и прибаутками, порой совершенно срамного толка. Вот со двора, отгороженного от улицы высоким частоколом, мимо которого проезжали девицы, раздалась громкая брань. Из нее следовало, что некоему Миколе следовало бы придерживать норовистую кобылу за шею, а не за жопу, как собственную женку. Невидимый Микола не остался в долгу и с хохотом ответил, что любой на свете женке криворукий Устяг ни за что не вбил бы гвоздь мимо подковы, а раз вбил — пусть и получает копытом по хребтине.

Сразу видно — рабочая слобода. Царство мужчин, пропахшее деревом, огнем и железом. Да уж, ни один упырь в здравом уме и трезвой памяти сюда не сунется, обойдет поселение десятой дорогой. Проще уж вояку подгулявшего у крепости поймать. Кузнецовая кровь, может, и вовсе ядовитая для нечисти.

Однако ж ошивается в округе волкодлак, который явно ничего не боится. Ниенна невольно поежилась. По всем признакам выходило, что здесь он обитал, будучи человеком. В лес уходил охотиться, спускать жажду крови и убийств на вольном выгуле, а затем возвращался сытым и довольным. Может, и близкий родич тех самых Миколы или Устяга.